Одно сплошное Карузо (сборник)

На Западе этот лозунг теряет свою уклончивость и может восприниматься почти буквально. Искусство принадлежит массам, потому что именно массы, а не рафинированные знатоки, платят за него реальные деньги.

Сужая фокус зрения до книжного рынка и современной литературы, мы не можем не содрогнуться, увидев, как далеко они ушли в направлении нового, еще не вполне осознанного тоталитаризма и как основательно согнута творческая личность под тяжестью рыночного конформизма.

Категорическим образом, например, сместилось понятие литературного успеха. Успешными чаще всего оказываются книги с деревянными диалогами, тусклым воображением, высосанными из пальца метафорами, полным отсутствием стиля и с прискорбным присутствием вульгарного вкуса.

По весьма определенным причинам, а может быть, как раз в силу перечисленных выше качеств, такие книги дают высокие цифры продажи, а потому их авторы на последней конференции книгоиздателей в Нью-Йорке назывались «большими писателями», тогда как тех, кто продает меньше, именовали «малыми писателями».

В мире, где литературный успех определяется размерами авансов, ройалтис, коллатеральных контрактов, серьезной продукцией большой индустрии становятся плохие книги. Именно в них вкладываются серьезные деньги. Главным моментом в работе издателя становится возможность угадать цифры продажи. Если ему кажется, что он видит огонек «Беру!» в глазах гипотетического покупателя, издатель уже прет напролом, не скупится на авансы, на рекламу, гонит книгу к выходу, забывая даже, как показал недавно журнал «Нью рипаблик», об элементарной редактуре.

Любопытно, что весь этот шухер не обязательно относится к уже известным «большим писателям». Иногда речь идет о совершенно неизвестных «больших писателях». Однажды я прочел в IHT[320], что весьма солидный дом заплатил неизвестной писательнице полуторамиллионный аванс за заявку на роман «Промельк чулка». Здесь же излагался синопсис будущего бестселлера. Жили-были в Лос-Анджелесе две молодые женщины. Одна была кинозвездой, другая проституткой. В финале выясняется, что они родные сестры. Ну, как тут не отвалить полтора лимона за такую гениальную задумку, ведь эти полтора непременно превратятся в полтораста! Романы такого рода, между прочим, сочинялись в бараках сталинского ГУЛАГа. Уголовники выискивали какого-нибудь политического и приказывали ему: будешь нам ро́маны тискать! Особенно нравились романы про незаконных детей князей и членов Политбюро. Ро́маны нередко спасали жизнь своим сочинителям. Хороший аванс, впрочем, тоже помогает жить.

Сейчас все чаще в Америке возникают споры о книжной продукции. Давно пора. Посмотрев с птичьего полета на американский книжный ландшафт, можно упасть ниже вкусов, царящих в нашем предположительно столь рафинированном обществе. Успех толстенного кирпича Кристи Келли[321] о Нэнси Рейган говорит сам за себя. Мелькнувший на телевизоре некий растерянный писатель в недоумении разводит руками: «Не означает ли это, что мы, американцы, любим читать дрянь?»

С другой стороны, литературный агент Мортон Дженклоу не раз уже утверждал с экрана, что никогда еще вкусы американской публики не были на такой достойной высоте. Одним нравится поп, а другим попадья.

В самом деле, можно предположить довольно банальное объяснение такому расхождению во мнениях. Тому, кому сопутствует успех, нравятся вкусы публики. Того, кого преследуют неудачи, они угнетают. Так оно, скорее всего, и есть, однако любой факт, как нас учит проклятая диалектика, имеет двоякую интерпретацию. С одной стороны, мы можем посочувствовать неудачникам, но, с другой стороны, мы должны возблагодарить небеса за то, что в обществе еще есть люди, застрахованные от успеха Кристи Келли.