Читаем Одно мгновенье полностью

Наша общая жизнь… Сначала это был какой-нибудь час, день, потом — месяц. Я спиралью сворачивалась в этом маленьком, слишком тесном прошлом. Я знала, оно будет больше, но мы об этом никогда не говорили. Были порывы, и была сдержанность. Мы присматривались друг к другу, держались настороженно и искали какой-то затаенный смысл в каждом слове другого. Неопределенная форма служила нам переходом от «я» к «мы». Мы пользовались ею долго. Однажды появилось «мы», сказанное как бы случайно, но вскоре оно было отброшено: наверное, мы еще не были готовы к нему. Потом неопределенная форма стала употребляться все реже. Мы начинали строить нашу совместную жизнь, и в тот день, когда это было принято и признано, мы поняли, что уже давно стремились к ней. Вдруг оказалось, что мы богаты, — нас обогатили бесчисленные мгновенья, события, пережитые вместе и сохранившиеся в нашей памяти потому, что они нас объединяли. Иногда чье-то присутствие придавало нам больше смелости. Я рассказывала о прогулке под дождем, ты говорил, что небо, затянутое тучами, может быть прекрасно и что ты видел яблоневый сад, где бурей сорвало все цветы. Одни мы не промолвили бы ни слова об этой прогулке, которая нас сблизила. Мы привыкали друг к другу. Это был долгий труд, который так захватывал нас, что иногда мы пугались. Тогда, сделав крутой поворот, без всяких объяснений, мы переставали видеться.

Уже в то время наша любовь была слишком гордой, Чтобы мы могли допустить хотя бы частицу тщеславия. Наши побуждения были благородны. Мы верили друг другу, но нуждались в этих остановках, чтобы разобраться в своих чувствах, убедить себя, что пока мы еще свободны в выборе нашего будущего, независимы в своих действиях и своих вкусах. Потом мы снова находили друг друга и скрывали волнение, уверенные, что кажемся неуязвимыми. Как нравилась мне эта дистанция, которую мы соблюдали!

Наша встреча могла бы быть лишь прекрасным мгновеньем, чудесным воспоминанием, могла бы никак не изменить нашу жизнь. Нет ничего более рискованного, чем мелкая интрижка. Мы не вкладываем в нее душу и поэтому думаем, что сберегаем себя, но делаем это так неумело, что, растрачивая слова, которые не соответствуют чувствам, мы от встречи к встрече постепенно растрачиваем себя, как ткань, которую время пожирает прежде, чем она послужит своему назначению.

XIV

В день похорон, когда я ушла с кладбища, я поняла, что буду приходить туда часто. Я могла бы остаться прежней, так же любить тебя, но больше никогда не ходить на твою могилу. В первый вечер, закрывая ставни в своей комнате, я вдруг увидела небо, огромное, безлунное, давящее. Я была одна на земле. Я хотела бы, чтобы меня унесли с собой тучи, которые плыли надо мной. Я задернула шторы — так зверек закапывается в свою нору. Не нужно больше смотреть на небо и вообще делать что-либо из того, что я любила раньше. Как я встречусь с детьми? Три дня я совсем не думала о них.

На следующий день я пришла проведать тебя. Бессмысленное свидание, еще один безответный монолог. Я находилась за пределами действительности, и у меня не было сил вернуться к ней. Как я ни уговаривала себя, все было тщетно. Вот она, твоя могила, я смотрела на нее, бесцельно трогала землю, я начинала думать, что сейчас ты придешь, что ты просто опоздал немного, как обычно, и скоро я почувствую, что ты рядом, и мы вместе будем смотреть на эту могилу, едва присыпанную свежей землей.

Я прекрасно сознавала, что ты умер, но галлюцинация начиналась снова. Тебя нет, значит, ты ждешь меня в машине, и какая-то безумная надежда — я знала, что она безумная, — охватывала меня.

«Да, он в машине». И найдя ее пустой, я снова успокаивала себя, давала себе отсрочку: «Он гуляет по холму». Я спускалась к дому и, беседуя с друзьями, высматривала тебя на дороге, конечно же, сама себе не веря.

В тот же вечер я вернулась в Париж. Мне казалось, я снова предала тебя. Я ведь только это и делала день за днем в течение трех недель, с той минуты, как тебя увезли на каталке по длинному белоснежному коридору, — предоставляла тебя твоей судьбе; я сопровождала тебя, шла за тобой до конца, но оставалась в мире живых, в то время как ты, не зная этого, уходил из него, и я читала предстоящую разлуку в твоих глазах и твоей улыбке.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии