Одни в океане

Они выпили вечернюю порцию виски. Жидкость, казалось, не доходит до желудка, ее как будто сразу впитывает пересохший язык.

Обрубок по-прежнему торчал перпендикулярно к телу. Другому хотелось сказать, чтобы тот наконец опустил руку, неестественное положение культи сбивало его с толку. Лучше не надо, подумал он, люди становятся раздражительными, когда с ними что-то случается. Поэтому он только спросил:

– Как твоя рука?

– Гноится. Они должны нас скоро найти. Мы уже З6 часов как пропали. Им известны наши координаты. Если бы не идиотская тянущая боль в левом плече…

– Дай-ка посмотреть.

– Я тебе вот что скажу, они думают, мы давно погибли, и вообще нас больше не ищут!

Другой осмотрел культю.

Края раны все глубже входили в здоровую плоть. Повязка насквозь пропиталась гноем.

Другой взял вторую половину майки и перевязал заново. Потом постирал старую повязку. Морская вода была, как парное молоко, тепловатой и обволакивала руки, как желе. Гной въелся в ткань и никак не хотел растворяться в соленой воде. Другой побледнел и почувствовал толчки в желудке. Но все обошлось.

Все проходит, сказал он себе и снова почувствовал свои руки в мягкой, теплой воде. Ему вспомнилась странная, несколько безвкусная фраза, которую он когда-то – теперь уже не знаю где – прочел: «…и сквозь мокрые пальцы течет трудная человеческая судьба…»

ЭТО БЫЛО ТОГДА, КОГДА МАРИЯ ПЛАКАЛА ЕМУ В ЛАДОНИ. За день до того, как она упала с лошади и сломала шею. Но тогда все уже было, конечно, слишком поздно. Теперь на его ладонях постоянно были следы ее слез. Мокрые руки легко мерзнут, особенно если они влажные от слез.

Поначалу было ой как не просто, только один бог знает – как. Марии еще повезло, что были, по крайней мере, ладони, в которые она могла плакать. А каково ему? После всего, что произошло? Не было даже лошади, проявившей бы милосердие, чтобы вовремя сбросить его. Да так, чтобы он сломал себе шею, и все на этом бы кончилось.

Вина была, конечно, на нем. Как же легко можно оказаться виноватым! Даже если виноватой была Мария, вина все равно лежала на нем. Боженька все тонко устроил.

Временами, когда он впадал в полное отчаяние, он все еще ощущал ее лицо в своих ладонях, как что-то мягкое, нежное, плачущее. И еще ее губы на кончиках своих пальцев, когда она всхлипывала.

Собственно, теперь-то он мог бы и радоваться, ведь все шло к концу. Лошадь вот-вот должна была сбросить его. Пожалуй, она его даже сбросила. Он не сидел уже на лошади верхом, но и не сломал себе еще шею. Как бы находился в подвешенном состоянии.

Однако неожиданно это оказалось совсем не так просто и не так спасительно, как он себе все время представлял. «Спасение» – какое прекрасное слово! Нет уж, пусть лучше по-прежнему мерзнут руки. Смотри в словаре на слово «трусость». Такова жизнь. Бедная Мария. «Бедная», да, вот еще одно подходящее слово. Где бы ты ни был, везде ищешь свое отражение.

И потом еще этот навязчивый штамп про мокрые пальцы и трудную человеческую судьбу, ну что тут скажешь?

При этом он был убежден, что Мария не собиралась сломать себе шею. Но это случилось, а он остался с мокрыми и зябнущими ладонями.

Мужчины сидели на коротких бортах надувной лодки напротив друг друга, словно две темные тени. Только там, где находились их лица, было немного светлее. Когда они поднимали порой взгляд к звездному небу, ночной свет высвечивал их глаза и губы. В темноте очертания их фигур становились больше и как бы сближались, но они сидели неподвижно на толстых валиках резиновых бортов.

Опустилась приятная прохлада, и они снова надели куртки. Однорукий как-то сократился в размерах, не хватало руки. Пустой рукав куртки он тщательно заправил в боковой карман. Но культя по-прежнему торчала сбоку. Как ручка от чашки, подумал Другой.

Чувство жажды ослабло. Дымный привкус виски оставлял горечь во рту, алкоголь гудел в крови.

Они съели по плиточке «Шокаколы». Скрежет зубов эхом отдавался в ушах и казался громким в окружающей тишине. Огонек сигарет отбрасывал на лица маленькие, нежные блики. Они не разговаривали, только старались курить как можно медленнее.

Горизонт нельзя уже было различить четко. Ночь стерла единственную границу, вобрав ее в себя. Океан лежал неподвижно. Вокруг – пустота.

– Завтра они должны нас найти! – сказал Однорукий.

– Если будем придерживаться рациона, хватит еще на два дня.

– Два дня. За это время рука сожрет меня.

– Где-то в этих местах должна стоять еще одна из наших подлодок.

– Два дня слишком много. Я точно знаю. Как-никак восемь семестров медицинского. – Однорукий ухмыльнулся. – Веселенький конец. Покорно благодарю!

– На наших подлодках обязательно есть врач, – попробовал утешить Другой.

– Не надо нам было нападать. Тогда вы смогли бы уйти от нас.

– Если бы да кабы.