Одни сутки войны

Когда скрипнула дверь, все трое повернули голову, но с места никто, кроме Шарафутдинова, не стронулся. А Гафур подвинулся поближе, и неверный, вздрагивающий свет от печи и стеариновой плошки тронул его землистое, осунувшееся лицо.

— Рвет? — спросил Андрей.

Шарафутдинов кивнул.

— Плохо, — сказал Матюхин. — Тут даже воля не всегда помогает… — Он подумал и сказал: — Напиться тебе надо. Снять напряжение. Как думаешь, замполит?

— С утра и напьется.

— Зачем ждать? У меня фляжка есть и доппаек имеется.

Матюхин осторожно, чтобы не потревожить разметавшегося во сне сержанта из своего взвода, достал вещмешок, налил кружку водки и протянул Шарафутдинову.

— Ты пьяный не буйный?

— Я… еще не напивался.

— А сегодня — нужно.

Андрей вскрыл банку рыбных консервов и, не дожидаясь, пока Шарафутдинов вытянет кружку тепловатой и потому противной водки, протянул ему печенье с консервами. Гафур судорожно закусил. Глаза у него стали страдальческими.

Матюхин поболтал фляжкой, прикидывая, сколько в ней осталось, налил и протянул кружку Закридзе. Тот молча, сноровисто плеснул ее в белозубый рот и зачерпнул печеньем из консервной банки. То же сделал и Сладков. Все молчали, медленно, словно нехотя доедая десятидневный дополнительный офицерский паек Матюхина. И только после этого Закридзе спросил:

— Порядок?

— Полагаю, да.

Опять долго молчали, и Сладков сказал:

— Я сейчас от начподива. Комдив сказал, что, если схема эта верная, ей цены нет.

Шарафутдинова разбирал хмель. Он стал покачиваться, глаза затуманились.

— Ложись, — резко, как на занятиях, приказал Андрей, и Шарафутдинов покорно пополз на нары, свернулся в клубочек — маленький и жалкий — и вскоре стал посапывать.

— Пойду, — решил Закридзе.

— Подожди, — остановил его Андрей, подошел к нему и обнял. — Спасибо.

Закридзе печально усмехнулся:

— Не надо спасибо. Я… вначале не поверил.

— Важно — поверил.

— Тогда — да.

Взвод спал, а Сладков и Матюхин все еще сидели возле печки на нарах и молчали. Старший лейтенант поерзал и достал откуда-то из-за спины свою фляжку и спросил:

— У тебя пожрать ничего не найдется?

— Вроде еще банка есть, если славяне не распустили. — Он пошарил в вещмешке и нашел банку лосося и кулечек с печеньем.

Сладков молча налил в кружку водки, протянул Матюхину, а сам выпил из горлышка. Закусывая, сказал:

— Полагаю, заберут тебя от нас. — Матюхин ничего не ответил. — Вот… Уже начинаешь молчать.

Андрей засмеялся. Водка сняла усталость, расслабила нервы.

— Он мне сказал… о тебе. Спасибо.

— Какая сегодня… ночь, — улыбнулся Сладков. — Все говорят друг другу спасибо. Вежливость… Результат правильно поставленной партийно-политической работы. — Помолчав, Сладков сказал: — И, знаешь, жаль. Вот проверились делом и огнем, поверили друг другу и расходимся. Грустно — ведь сердце другому откроешь не сразу — и радостно: настоящим народом оказались.

— В общем, знай, я отказался. Об остальном — догадывайся.

— А чего догадываться? Будь я на месте того чернявого или на месте Лебедева, забрал бы тебя на дальнюю разведку не спрашивая. И все-таки — жаль…

Сладков пошел досыпать. Андрей еще долго лежал, прикидывая, как сложится его жизнь в будущем…

26

Когда Каширин доложил командующему армией о смерти подполковника Лебедева, он встал, прошелся по горнице и долго смотрел в окно, за которым кружились первые, еще несмелые снежинки.

Он стоял нахохлившийся, обмякший и грустный — вспомнился красивый рослый Лебедев. Но что-то в нем дрогнуло, он стал выпрямляться, и, когда отошел от окна, глаза у него сверкали и весь он был уже собранным и решительным.

— В отношении лейтенанта Матюхина и всей вашей легенды нужно еще подумать. Соображения имеются разные. Кстати, дивизия ходатайствует о представлении старшины Сутоцкого к ордену Славы первой степени. А значит, и к офицерскому званию. Ты там разбирался, он достоин?

— Матюхин очень просил меня поддержать это представление.

Командарм кивнул:

— О Матюхине еще подумаем. Пока у меня все.

Каширин козырнул и вышел. Командарм опять стал смотреть в окно.

Вчера, когда он позвонил командующему фронтом, сообщил о «языке» и тактической новинке противника, командующий приказал поблагодарить разведчиков и соответственно наградить. Реляции на особо отличившихся представить лично ему. А сегодня утром он позвонил и сообщил, что забирает воздушных разведчиков на северный участок обороны, значит, сведения оценены по достоинству, и там прекратятся неудачные бои. Но командующий фронтом предупредил:

— Готовься и ты.

Надо готовиться. Надо. Война продолжается, еще будут и смерти, будут неудачи и победы. Теперь можно добывать эти победы малой кровью. Значит, надо больше думать. Где много мыслей, там меньше крови. Вот — разведчики… Подумали как следует и сделали дело практически бескровно. Значит, воевать научились.