Однажды в СССР

– А собрание кооператива решило, что я такой офигенный активист, что достоин жить в одном доме с ними.

Через неделю он подкатил к факультету на новенькой «семёрке», и все раскрыли рты. Вот вам и пензюк! После этого Катя перестала скрывать их отношения. Да и то, студент дневного, без пяти минут москвич с отдельной квартирой, катается на новенькой экспортной «семёрке», круче даже, чем у Пашки Воробьёва. Теперь его с удовольствием приглашали на сэйшены в Катину тусовку, а её подруги умирали от зависти. И первая – Дашка Колманович: «Я всегда говорила, что у Романова светлые мозги и он далеко пойдёт!» – а заодно строила ему глазки. Он сделал Кате предложение, и она согласилась, поставив только одно условие – чтобы он поменял Сабурово на «Университет». Оставалось только одно препятствие – её мама. Та и слышать ничего не хотела про замужество дочери с этим проходимцем беспородным. Откуда у него деньги, квартира, машина? «Ох, мама, мама, как же ты была права!» В этом Катя убедилась сегодня. Он в двух словах описал ей ситуацию, впервые рассказав, чем занимается, и, не удержавшись, зачем-то брякнул про только что появившийся вариант обмена.

Она долго молчала, а потом произнесла:

– Ну и подпиши эту бумажку. Это же формальность.

Он решил, что ослышался. Потом – что она не поняла, и начал снова растолковывать, что означает эта, как она выразилась, бумажка. Но она перебила его, истерично взвизгнув:

– Так ты хочешь всё отдать, жениться на мне, ни кола ни двора, и свалить в армию!

У него потемнело в глазах. Почему-то он был уверен в её поддержке, переживая только за то, как трудно ей придётся без него. Она ещё что-то кричала на удивление противным голосом, которого он никогда раньше не слышал, но смысл не доходил до него. И это было к лучшему, потому что проскакивающие выражения типа «сволочь неблагодарная» и «поматросил и бросил» не оставляли надежды на взаимопонимание. В конце концов он молча повернулся и пошёл к машине, а в спину ещё летело:

– Ну и проваливай, деревня недоделанная!

А вот и Октябрьская площадь – пустынная в столь поздний час. Магазин был уже закрыт, но он прошёл во двор и постучал в дверь чёрного входа. Открыл здоровый грузчик Ермолай, и он удивился, увидев, что и остальные грузчики на месте и все трезвые. «Машину с товаром ждут, что ли? Поздновато уже. Да и зачем столько народу?» Ермолай, видимо, был предупреждён, потому что молча посторонился, и Ромка прошёл в кабинет директора, откуда пробивался свет сквозь щель внизу.

– Ну, здравствуй, здравствуй! Возмужал. Проходи, садись.

Он вежливо поздоровался, снял куртку и сел на хлипкий стул возле стола. Зуев сразу перешёл к делу:

– Про твои проблемы знаю. Я тут ни при чём, – и пристально посмотрел на него. Ромка молча кивнул, показывая, что согласен. – У меня тоже проблема – наехали какие-то козлы. Полные отморозки! – и помолчал, давая ему время вникнуть.

Однако! Наехать на Зуева – это действительно надо быть полным отморозком. Он переварил информацию и показал, что ждёт продолжения.

– Требуют денег. За охрану, как они выразились. Иначе угрожают физической расправой. Показывали фотографии, как они людей пытают. Ужас! – и снова помолчал. А потом после паузы: – Что ты об этом думаешь?

Ромка не спешил отвечать. Он думал. Было очевидно, что наехали не отморозки, а профессионалы. И это был неслучайный наезд, иначе Зуев разговаривал бы сейчас не с ним, а с милицией. И если эти люди сказали «А», они сделают и «Б». Там, где он общался, ходили глухие слухи о подобных случаях – выходит, не врали. И, что характерно, в милицию жертвы никогда не обращались. Потому что их всех объединяло одно – преступное происхождение денег. В основном подобное явление было распространено в Закавказье и на юге, но чтобы в Москве, и на кого – на депутата Моссовета, такое он слышал впервые. Наконец, он поднял глаза и внимательно посмотрел на собеседника. Тому стоило большого труда выдержать этот взгляд, и было понятно, что его спокойствие напускное.

– Почему вы мне это рассказываете?

Зуев ощутимо напрягся и даже заёрзал. Почему-то он совсем иначе представлял себе этот разговор. В своих мыслях он являлся полным хозяином положения и выступал благодетелем по отношению к юнцу, который должен был выступить в роли буфера между ним и зловещими бандитами, принять на себя первый удар, а дальше его участь решалась бы в зависимости от его удачливости и полезности. В любом случае это ничего не стоило бы самому Зуеву. У него не вызывало сомнений, кто имеет право диктовать условия, а возможность отказа он даже не рассматривал. Реальность же разворачивалась совсем по другому сценарию. Юнец пока произнёс всего одну фразу, но он уже позиционировал себя как минимум равноправным участником переговоров, а Зуеву предстояло убеждать его фактически выступить в роли защитника. Но больше всего опытного директора смутило, что собеседник выглядел очень спокойным и уверенным, он чувствовал себя в своей тарелке, в отличие от самого Зуева, который испытывал нервозность и беспокойство. Однако ответил он уверенно: