Однажды в Риме

Юния отвела счастливые глаза, тихонько отстранилась. Но центурион притянул её снова, и она больше не стала противиться, уткнулась лицом ему в грудь…

***

После того, как община помолилась на праздничном богослужении, и все прихожане приняли святое Причастие, старый епископ Дементий вышел к народу и произнес:

— Возлюбленные дети мои! Сегодня у нас происходит еще одно радостное событие. Все вы знаете и любите нашу добрую Юнию, которую Господь вручил мне, недостойному и немощному, на опеку и окормление — до той поры, пока Он не пошлет более достойного преемника, чтобы передать её в новые руки! И сегодня брат Гай, всадник из рода Луциев, подаривший общине это здание церкви, и сестра наша Юния объявили о желании заключить брак во Христе. Помолимся же все вместе о благословении Божьем для этой христианской семьи и о любви и согласии им на долгие годы…

— Нет!!

Все изумленно зашевелились, оборачиваясь на голос. Раздвигая народ, вперед прошел Гамалиил и остановился напротив Юнии. Лицо его было совершенно смятым, он задыхался.

— Подождите!.. Зачем ты делаешь это?! Ведь ты не влюблена в него! Мы сейчас перед Богом стоим! Не солги! Не влюблена?!

Юния подняла глаза:

— Нет.

Гамалиил пристально посмотрел в ее глаза. Потом кивнул. И вскинул голову:

— Братья и сестры! Знайте — перед вами великий грешник! Никогда никому не открывал я это, но Господь, видящий все лукавство моей души, не подпускал меня к служению у своего престола! Ведь я лгал и Ему… лгал и себе… Ты права, Юния! Я изображал из себя великого праведника и — прятал, заминал, зажимал в глубине сердца… то, что все эти годы… все это время… я любил тебя… желал тебя! И ненавидел тебя и себя за это! Господь выдернул тебя, как розовый куст, из почвы смрадной помойки, и ты расцвела здесь, потому что всегда была розой! А я — чертополох, колючий и злобный, как фарисей, из тех, кому Господь отвел место для ехидн, в геенне огненной!

— Ты всегда был самый лучший из всех людей, Гамалиил! — прервала его Юния, из сияющих глаз которой текли слезы. — Боец Христов, который бьется до последнего! Который не щадит гордыню и злое самолюбие ради чистоты и правды Господа нашего! У общины Торира будет самый лучший пастырь!

— Я не буду священником, Юния! Что ж теперь… Но я хочу быть собой и не лгать больше ни себе, ни Богу, ни общине! Останься со мною! Стань моей женою! Я знаю, что ты простила все многочисленные обиды, которые я причинил тебе. Прости ж меня до конца!

Девушка опустила голову. Гамалиил напряжено смотрел на нее, и все вокруг молчали — и старец Дементий, и помрачневший Гай Луций, и Люция с дочкой на руках, всё порывающаяся что-то сказать…

Юния подняла глаза. В них были свет и нежность.

— Ты правильно спросил, Гамалиил — влюблена я или нет в того, с кем обручаюсь. Господь спросил твоими устами. И я ответила, что нет. Это истинная правда! Я не влюблена в Гая… я — люблю его! То, что хотела я от тебя, будучи влюбленной, — это владеть тобою! И как же ты был прав, что отвергал меня! Вся чистота твоя противилась такой драконьей страсти! И в чем ты был виноват? В том, что не дал себя сожрать? Это Господь берег тебя, Господь отвел тебя! А от Гая Луция — Бог видит! — мне не нужно ничего, лишь бы он был счастлив и благополучен! И знаю — где бы он ни находился, я буду следовать ему сердцем, мыслью и заботой. Я не помню себя за ним и знаю, что он тоже не помнит себя, желая послужить лишь моему счастью…

Рука центуриона крепко сжала её руку.

— Синоним любви — отдавать, Гамалиил. Отдавать, а не брать! Храни тебя Господь от этой пожирающей влюбленности! Всех вас… — Юния повернулась к общине, обвела с любовью глазами, — …я благодарю, люблю и буду помнить, как свою душу!

Тут Юния замолчала, потому что маленькая дочка Люции с рук матери потянулась к ней и плюхнулась ей на грудь. Следом обняли девушку заплакавшая Люция и все, кто мог дотянуться: люди гладили ее по плечам, голове, говорили и говорили слова любви и добрые пожелания.

***

Вернувшись в Рим, старый священник сразу прошел в свою домашнюю церковь, где молился обычно в одиночестве, но в этот раз он позвал с собою Гамалиила. Слушая чтение псалмов, юноша первое время просто стоял — молча и опустив голову. Потом тоже взял псалтирь и опустился на колени.

Они молились долго, а когда закончили, лицо Гамалиила было грустным, но спокойным. Он подошел под благословение, и старец сказал:

— Теперь я могу рукоположить тебя и целибатом. Но лучше, если сделаю это ровно через год — день в день. Ты должен полностью отпустить прошлое. Как ты сам думаешь?

Юноша удивленно глянул на него: никогда раньше епископ Дементий не спрашивал его мнения. Он вдруг понял, и сердце его радостно дрогнуло.

— Да, отче. Через год — лучше, — твердо сказал он.

Старец кивнул.

— И знаешь что? Возьми тоже какой-нибудь посильный обет ради Господа на этот год, сынок. Молись, чтобы Он помог тебе определиться.

— Посоветуете, отче — какой?

— Что ж, давай вместе и поразмыслим!