Было воскресенье, день, когда все переулки между Сретенкой и Трубной улицей замирают: ни машин, ни пешеходов, все конторы закрыты, магазины отсутствуют совершенно, немногочисленное местное население сидит по домам, а гости столицы в эти переулки традиционно не суются. Кучка детишек из старых коммуналок возится в грязной песочнице; где-то кудахчут куры, пара домохозяек без возраста развешивает во дворе штопаные простыни… Если бы не запах выхлопных газов с Садового кольца, вполне можно было бы допустить, что это начало выходного дня в каком-нибудь Дмитрове или Серпухове, но никак не в самом сердце столицы, где до Кремля двадцать минут быстрого шага.
Качнувшись в кресле несколько раз, старик указал своей тростью на верхние окна высокого старого дома в соседнем переулке.
– Это доходный дом Стоецкого Луки Григорьевича, моего отца. Вёл он свою торговлю блестяще до 1917 года, как Вы понимаете. Купец первой гильдии, торговля тканями. Фабрику он имел в Подольске. Знаете Подольск? Ну, конечно, знаете. А магазины были в Москве в нескольких местах… Со временем накопил денег и вложил в строительство вот этого доходного дома. Дом был готов в 1906 году, а в 1910 родился я, его единственный сын. Должен был унаследовать дело отца, но революция, беспорядки…
– Подождите, сколько же Вам лет? – опешил Иван.
– Соответственно восемьдесят семь, не так уж и много. Что Вас удивляет? Я давно на пенсии, живу на свежем воздухе круглый год. Вода, знаете ли, у меня в имении не хлорированная. И Садовое кольцо – очень далеко. Но – ближе к делу, Иван. Вон в тех окнах верхнего этажа – старик снова указал тростью на высокий дом – живёт Софья Никандровна Михайлова, моя ровесница и подруга. Она занимает весь антресольный этаж в доме, унаследовала его от своей покойной матери, которая всю жизнь у моего отца проработала экономкой. Отец, в благодарность за верную службу, как только построили дом, сразу же отписал ей в собственность все верхние комнаты. Да, неслыханная щедрость была по отношению к простой служанке, но эта женщина до последнего дня оставалась правой рукой отца. Я уехал из Москвы в наше загородное имение почти двадцать лет назад, но мы с Софьей Никандровной до сих пор состоим в переписке. И именно она вчера вечером вызвала меня в столицу телеграммой.
– А какое отношение имеет моя персона ко всему вышесказанному?
– Понимаете, молодой человек, Вы оказались не просто в старом доме, идущим под снос. Дом попался Вам не совсем обычный… Его выстроили в середине прошлого века для одного очень состоятельного человека, некоего Василия Смирнова, тоже купца. Это был первый каменный дом с роскошным фасадом во всей округе. Здесь сразу же стали давать шикарные балы, экипажей по вечерам было до тридцати штук у парадного подъезда… Весь переулок заполоняли!.. Дом, конечно, был гораздо ниже теперешнего варианта. Раньше ведь таких огромных никто не строил. Обычно было два этажа: первый – каменный, второй – бревенчатый, тёплый. Хозяева жили на втором, а внизу гостей принимали, дела хозяйственные вели, прислуга тоже на первом размещалась… А этот – бах! – и в три этажа заказали, да ещё все три из кирпича. Представляете, какое новшество для этих переулков! А потом у этого дома ещё один владелец был: он надстроил дом пятым этажом, деревянным, хотел комнат добавить недорогих под самой крышей, для студенческой публики в наём. Первый этаж сдавал под продуктовый магазинчик, следующие два – квартиры для состоятельных арендаторов… Дом стал целиком доходным.
Ну, да что я Вам объясняю: Вы же архитектор, представляете себе картину. В те года эти доходные дома по всей Москве как грибы после дождя прорастать стали. Наш дом уже никому гигантом не казался… А перед большевиками в этих переулках стали появляться здания ещё мощнее… Но я начинал со Смирнова. Он имел сына Михаила, которому по закону все дела и передал. Была ещё дочь, но той ничего не досталось из наследства. Говорят, её ещё в девичестве отправили куда-то под Тулу, к какой-то тётушке, и в свете она так ни разу не появилась…
– А за что её так?
– По этому поводу у меня нет никаких сведений, да и история моя совсем не об этой особе. Тем более, что её судьба типична для тех лет: вышла замуж, стала матерью и мирно состарилась в своём семействе на лоне природы. Что Вы улыбаетесь? Всё согласно норме. Лучше слушайте дальше о мужской половине рода. Мой отец очень хорошо знал этого Михаила Смирнова, они жили рядом и какой-то год вместе вели дела. Отец мой тканями торговал, как я уже говорил, а у Михаила, помимо самого ткацкого производства, были ещё модные магазины готового платья где-то недалеко от Кремля. Но Смирнов под старость потерял рассудок и скончался в Мариинской больнице для бедных на Новой Божедомке. Там, кстати, и сейчас эта больница существует. Вам интересно?
– Я Вас слушаю. С чего же он рассудка лишился?