Одна в пустой комнате

На этот раз мы едем молча. На мои вопросы о том, куда мы едем, что происходит, в ответ лишь тишина.

Думаю, они вернулись к первоначальному плану – провезти меня по, так сказать, местам боевой славы Риты.

Они ждут, что я вспомню еще что-нибудь, если посмотрю на другие места преступления.

И я понимаю, к чему такая суета…

Я могу представить себя на их месте. Я могу их понять. Я же единственный подозреваемый. И если отбросить в сторону мою уверенность в том, что не я убийца… Резонно предположить, что если маньяк схвачен, девушка в любой момент может погибнуть от истощения.

Каждая минута промедления может стоить ей жизни.

Машина останавливается. Никто не говорит ни слова. С меня снимают наручники и ждут, что же я буду делать. Ждут моей реакции.

Я смотрю по сторонам.

И? Как я должен реагировать? Какое-то незнакомое место. Незнакомый дом. Напротив, булочная. Типичный спальный квартал, не примечательный ничем. Таких миллион.

– Ну что? – Полицейский не выдерживает и оборачивается ко мне.

– Что – ну что?

– Помнишь?

– Нет.

– Как нет?

– Ну нет, это когда нет, не помню…

– А ну, падла! Умный? – Он замахивается для удара, но его останавливает Федор Петрович.

– Не надо. Подождите здесь, – говорит доктор.

Он выходит из машины и идет к двери дома.

Федор Петрович нажимает на звонок.

Я внимательно слежу за происходящим, жду, что же будет, а полицейский косится на меня через зеркало заднего вида и сжимает кулаки.

Дверь открывается, Федор Петрович беседует с кем-то. Он показывает на нашу машину, размахивает руками, по-видимому, просит пройти с ним.

Мне как-то не по себе.

Чувствую, как нарастает напряжение.

Федор Петрович явно задумал что-то нехорошее. Кажется, он тоже решил избить меня, как тот садист, но только по-своему.

Избить психологически.

Я чувствую, как стены сжимаются. Чувствую страх. Нет. Чувствую ужас от неизвестности. Наверное, я сам себя накручиваю. Наверное, на то и расчет. Я никак не могу успокоиться.

Чувствую непреодолимое желание провалиться сквозь землю, раствориться, умереть, да что угодно, только не быть здесь.

Если Федор Петрович задумал таким способом на меня надавить, стоит признать, это у него здорово получается.

К нашей машине идут двое.

Один из них точно Федор Петрович. От волнения у меня мутнеет в глазах. Кто вторая фигура, не пойму. Я могу разглядеть, что рядом с доктором идет мужчина. Вроде бы мужчина. Или высокая женщина с короткой стрижкой, в рубашке и в штанах. Я моргаю, но картинка плывет, и я не могу сфокусироваться.

Доктор подает знак, и меня выводят из машины.

Доктор показывает мне подойти.

– Аркадий… – говорит незнакомый мужчина. Теперь ясно, это точно мужчина. Его голос дрожит, и мне кажется, он сейчас заплачет.

Я смотрю на Федора Петровича, на незнакомого мужчину. Я ничего не понимаю, но мне больше не страшно. Я смотрю с немым вопросом, чего от меня ждут.

– Аркадий, ты узнаешь этого человека? – Доктор говорит тихо, почти шепотом.

Я не тороплюсь отвечать.

Всматриваюсь, разглядываю мужчину.

Редкие волосы на макушке. Седая борода. Как я мог принять его за женщину? Рассматриваю. Напрягаю память.

По моему молчанию доктор понимает, что я не в состоянии вспомнить старика.

– Это твой отец, – тем же полушепотом поясняет Федор Петрович и следит за моей реакцией. – Твой папа.

Нет. Нет. Что за чушь? Это не мой отец. Совершенно незнакомый. Чужой старик. Он не может быть моим родственником…

Я перебиваю свои рассуждения.

Слышу свое тяжелое глубокое дыхание. Меня сейчас стошнит. Я понимаю, что на самом-то деле не помню и не знаю, кто мои родители. Может, я детдомовский? Я ни черта не помню о себе.

– Это не мой отец. – Я мотаю головой и опускаюсь на асфальт. – Это не мой отец.

Доктор, кажется, не обращает на мой ответ внимание. Он делает вдох-выдох, двигает руками вверх-вниз, показывает, чтобы я повторял за ним. «Вдох-выдох».

– Успокаиваемся. Вот. Молодец. Еще вдох, выдох.

Федор Петрович говорит, чтобы мне дали воды.

Отводит лжеотца в сторону и рассказывает ему, почему я в таком виде. Они стоят достаточно далеко, но я слышу, как врач говорит, что я отважный спасатель, что пострадал, сражаясь за безопасность и спасая жизни людей. Говорит, что мое лицо, это балконная балка, которая оборвалась и с высоты упала на меня.

Он говорит, а я сижу посреди дороги, пью водичку прямо из бутылки и сейчас засмеюсь. Хотя доля правды в его рассказе есть. Те тумаки, что я отхватил бесплатно, вполне могут сравниться с балконной балкой.

– Это не мой отец! – повторяю громче и настойчивее.

Федор Петрович словно не слышит.

– Он не мой отец! – кричу на всю улицу и пытаюсь подняться.

Доктор показывает, чтобы меня посадили в машину, а старик кивает, поддакивает мне.

– Он прав. Он не мой сын.

– Не ваш сын?

– Аркадий погиб…

– Как погиб? – встревает полицейский.

– Утонул. Уже девять лет как. – Старик говорит и рассматривает меня. – Пошел на рыбалку. А назад его принесли друзья. Вот так. По глупости. Скорее всего, перебрал спиртного. Он у меня любитель был.

Старик смотрит на меня, говорит, прости, Аркадий, что не спас тебя в тот день, и начинает плакать.