Одна в Нью-Йорке

Тони надел желтую мантию и желтый тюрбан. А мистеру Ночной Сове достался костюм голубого цвета. Пока Джумбо степенно шел по проходу, Люсинда задержала дыхание и не дышала так долго, словно ей этого вовсе не требовалось. Слон показался ей прекрасным. Она не сомневалась, что такого слона больше не найдешь в целом свете.

На спине Джумбо покачивался золотой паланкин. Огромные ноги слона были украшены красно-золотыми манжетами. Обширная бархатная попона с золотыми кистями свешивалась до середины ног. А в руках у погонщика, который сидел у слона на шее, сиял позолоченный жезл.

– По-моему, на таком слоне имеет право кататься только сама Диана-охотница, – тихо проговорила Люсинда. – Для нас он слишком прекрасен.

Тут к боку слона приставили лестницу, и Люсинда, забыв о своих сомнениях, первой вскарабкалась на спину Джумбо. Следом поднялся Тони. Последним – Ночная Сова. В паланкине они крепко сцепили руки, и погонщик направил слона на арену. Всадники на черных лошадях уже были там. Стоило показаться Джумбо, как всадники задули в длинные трубы. Зазвучали фанфары. Их подхватили музыканты в красно-золотых мундирах, и оркестр грянул такой дивный марш, какого, по мнению Люсинды, никогда не слыхали даже роскошные леди из гарема в «Тысяча и одной ночи».

Паланкин раскачивался, как корабль в штормящем море. «Хорошо, что у меня нету морской болезни, – отметила про себя Люсинда, – иначе я могла бы испортить всем праздник и сама не получила бы удовольствия». И еще ее не покидало ощущение, что они едут очень высоко над ареной. Казалось, вытяни руку – и коснешься Луны. До конца парада никто из троих не произнес ни слова. Джумбо шествовал во главе процессии. За ним следовали артисты, изображавшие арабов и египтян, жирафы, обезьяны верхом на пони, всадники на лошадях без седел, клоуны, клетки со львами и, наконец, заклинатели змей. Люсинда чувствовала себя чуть ли не полководцем этого великолепного войска. Она раскланивалась в ответ на аплодисменты публики, а когда видела детей, махала веером из перьев, который вручили ей в костюмерной.

За ареной к Джумбо снова приставили лестницу. Спустившись, Люсинда скормила слону целый пакетик арахиса. После этого они с благодарностями вернули костюмерам «изыски Востока» и отправились на свои места. Усевшись, Люсинда очень серьезно сказала:

– Мистер Ночная Сова! Когда у меня будут дети и мы с их отцом приведем их первый раз в цирк, я обязательно расскажу им о сегодняшнем вечере. Они мне, скорее всего, не поверят, но это не важно.

После представления Ночная Сова, Люсинда и Тони навестили животных, полюбовались на карликов и поболтали с клоуном Томом Тамбом. Когда они вышли на улицу, фонарщики зажигали огни, и вскоре весь город стал походить на светящуюся шахматную доску.

– Воображаю, как потрясающе выглядит Диана-охотница при свете фонарей, – мечтательно проговорила Люсинда. – Вы, наверное, очень хотели бы стоять, как она, правда ведь, мистер Ночная Сова?

– Да, в общем-то, нет, – в изумлении отозвался молодой человек. – Ночью, в Нью-Йорке на такой высоте… Тут и по земле-то нелегко ходить. А потом, ты разве забыла? Я ведь ночной репортер. Как бы я писал о пожарах и ночных преступлениях, если бы все время стоял на вершине башни?

– Да, – серьезно подтвердила девочка. – Конечно, видно вам с высоты было бы очень хорошо, а вот ходить трудновато.

Не проходило дня, чтобы Люсинда, постучавшись к Бродовски, не осведомилась о здоровье Тринкет. И каждый раз миссис Бродовски закрывала собой дверной проем. Или мистер Бродовски выскакивал на лестничную площадку и, плотно затворив за собою дверь, передавал Люсинде устные послания от Тринкет. И каждый день мама и папа Тринкет отвечали Люсинде одно и то же:

– Не волнуйся. Она просто слегка простудилась. Но мы еще хотим подержать ее немного в постели.

– А доктор к вам приходил? – спросила однажды Люсинда.

– Она не настолько больна, чтобы вызывать доктора, – немного рассеянно отозвалась миссис Бродовски.

– Я бы все-таки вызвала, – настаивала Люсинда.

Она верила докторам, а в особенности, доктору Хичкоку. Он был такой хороший и добрый, и всегда ото всего вылечивал. Лишь одна сторона деятельности доктора Хичкока оставалась для Люсинды тайной. Она и не подозревала, что врачам за визиты надо платить.

В четверг вечером Люсинда вновь поднялась этажом выше. Ей открыл папа Тринкет. Волосы его торчали в разные стороны, словно он долгое время старательно растрепывал их. И лицо у него сегодня было совсем не мужественным. Он растерянно поглядел на девочку.

– Тринкет не лучше, Люсинда. Но в твоем обществе могут, по-моему, пройти все болезни. Если бы ты зашла к ней ненадолго…

Люсинда, конечно, зашла. Она уселась на край большой кровати совсем рядом с кроваткой Тринкет и стала рассказывать, как они были в цирке. Люсинда изображала клоуна, а Тринкет хрипло смеялась.