Одна пуля — для одного

— Я не настаиваю, что вы принадлежите к нашему числу. — Морщины Поула заиграли. — Я утверждал и продолжаю утверждать! Мы вчетвером явились сюда с единственной целью: чтоб Ниро Вулф доказал — вашего отца убил Вик! — И тут Поул внезапно пригнулся, всматриваясь в лицо Дороти Кейс, и негромко, но зловеще проговорил: — А может, вы ему помогли?

Еще три голоса зазвучали одновременно.

Один:

— Опять они не о том.

Второй:

— Пускай обо всем скажет Бродайк.

Третий:

— Надо вышвырнуть отсюда кого-нибудь из них.

Потом высказался Вулф.

— Если, мистер Поул, вы ограничиваете предстоящую работу предварительными условиями: необходимостью доказать, что убийство совершил человек, вами поименованный, ваше путешествие потерпело неудачу. А вдруг не он?

Много разных событий случалось в этой конторе на первом этаже серого кирпичного особняка по Западной Тридцать пятой улице, неподалеку от реки, за те годы, что я на его владельца Ниро Вулфа работал — пятницами, субботами, воскресеньями, понедельниками, вторниками, средами и четвергами. И была эта территория оплотом многого самого лучшего. Ниро Вулф был самым лучшим частным сыщиком в Нью-Йорке. Фриц Бреннер — лучшим поваром и дворецким, по совместительству. Теодор Хорстман — лучшим знатоком орхидей, а я, — Арчи Гудвин лучшей стенографисткой. Словом, местечко было прелюбопытное.

Ну, а нынешнее сборище обладало еще и специфической сенсационностью. В прошлый вторник был убит Зигмунд Кейс, выдающийся дизайнер современности. Я прочитал об этом в газетах и услышал в частных беседах от своего друга и врага сержанта Пэрли Стеббинса из отдела по расследованию тяжких преступлений.

Под профессиональным углом зрения история эта казалась полным абсурдом.

У Кейса была привычка: пять раз в неделю он в шесть тридцать утра отправлялся на прогулку по парку — причем наинелепейшую: мало ему было для этой цели двух ног, так нет же, он предпочитал четыре. Эти четыре ноги, под общим названием Казанова, имели в его лице владельца, а пристанище — в Академии верховой езды Стиллвелла, на Девяносто восьмой улице, к западу от парка.

В этот вторник он, как обычно, ровно в шесть тридцать взгромоздился на Казанову и отправился на прогулку. Через сорок минут, в семь десять, его видел полицейский из конного патруля посреди парка, в районе Шестьдесят шестой улицы. Приблизительно там ему и надлежало быть согласно обычному графику. Через двадцать пять минут, в семь тридцать пять Казанова вынырнул из парка с пустым седлом и прогарцевал к Академии.

Естественно, сей факт породил любопытство, которое и было удовлетворено через три часа, когда парковый полицейский наткнулся на тело Кейса среди кустарника, ярдах в двадцати от глухой тропинки. Девяносто восьмой улицы. Позже из его груди выудили револьверную пулю 38-го калибра. Полиция заключила — судя по следам, что, вышибленный выстрелом из седла, он прополз вверх по склону, туда, где пролегала мощеная дорожка для пешеходов, но силы оставили его.

Наездник, застреленный прямо в седле, чуть ли не у подножия Эмпайр Стейт Билдинг, — газеты этот факт проглотили как самый что ни на есть естественный. Оружия не нашли, и свидетели — те, что наблюдали зрелище из-за кустиков, пока помалкивают.

Городские власти вынуждены были начинать с другого конца — поисками мотивов и возможностей. За истекшую неделю множество имен выплыло на поверхность и множество людей получило официальные приглашения; в результате луч подозрения задержался на шести точках. Самая соль сцены в конторе: здесь находились сейчас пять пунктов сего списка, причем, по-видимому, каждый жаждал, чтобы Вулф уберег его от этого слепящего прожектора, нацелив внимание на шестую точку, на отсутствующего…

— Позвольте высказаться мне, — предложил Фрэнк Бродайк нарочито благородным баритоном. — Мистер Поул обрисовал ситуацию неточно. Суть дела в том, что каждый из нас так или иначе безосновательно ущемлен. Мало того, что его подозревают в преступлении, которого он не совершал, полиция за неделю ничего не добилась да и вряд ли способна добиться, а мы так и останемся под грузом ложных наветов.

Бродайк сделал соответствующий жест рукой. Нарочито благородным был не только его баритон, но и сам он с ног до головы. Он был несколько моложе Поула и в десятки раз элегантнее. Его манера всячески подчеркивала то обстоятельство, что ему трудно быть самим собой, потому что (а) он находится в конторе у частного сыщика, а это вульгарно, потому что (б) он обречен на общество лиц, с которыми обычно не общается, а это конфузно; наконец, потому, что (в) предметом дискуссии должна стать его связь с убийством, а это абсурдно. Он между тем продолжал:

— Мистер Поул предложил обратиться к вам за советом и помощью. Меня лично интересует одно: устранение несправедливых придирок. Если для этого нужно поймать преступника и найти улики, отлично, ловите преступника и находите улики. Если виновным окажется Виктор Талботт — отлично, это меня также вполне устраивает.

— Какие там «если», — брякнул Поул. — Это работа Талботта, и ее просто надо связать с самим работником.