Одна против всех

— Ах да, прости, забыл представиться, — смущенно пробормотал он. — Знаешь, я привык уже, что мое имя здесь всем знакомо, вот и забываю. Аркадий Викторович я. Мамонтов. А ты, насколько мне известно, Мария. Красивое имя. Почти такое же красивое, как и ты сама. Поверь, я знаю толк в анатомии и могу оценить красоту.

— Послушайте, Аркадий Викторович, могу я узнать, где нахожусь и зачем?

— Как, — притворно удивился мерзавец, — тебе разве не сказали?! Негодяи. Я им непременно выскажу свое «фи» при первой же встрече. Конечно, ты имеешь право знать это. Ты в частном Центре экспериментальных медицинских исследований. Если коротко, то просто ЦЭМИ. Это довольно закрытое учреждение и занимается оно, в частности, секретными разработками в области новейшей медицины.

— Новейшей?

— Ну да. Это которая соединяет в себе традиционную медицину и ту, которую нынче модно называть нетрадиционной, то бишь парапсихологию, биоэнергетику, магию, целительство и прочую лабуду, которой я не буду сейчас забивать тебе голову. Одним словом, мы экспериментируем, ищем новые подходы и методы совершенствования возможностей человеческого организма. У нас есть несколько филиалов в Москве и по всей России. Кстати, из одного такого филиала тебя сюда и доставили. Говорят, теперь его закроют, а жаль — там уже почти добились неплохих результатов.

— Каких, например?

— Они работали над механизмом порабощения личности посредством воздействия на генную структуру человека. Правда, при этом использовались запрещенные препараты, но кто об этом знает? Ничего, зато все остальные филиалы работают на полную катушку, — гордо сказал он.

— Ну и как успехи? — У меня противно засосало под ложечкой.

— Есть успехи, — скромно проговорил Мамонтов и тяжко вздохнул. — Но нужно еще много работать. Не хватает человеческого материала. Между прочим, перед тобой сидит профессор, доктор медицинских наук, член-корреспондент и прочее, и прочее. Так что цени. Моя специализация — психотропные препараты. Я могу сделать из тебя гения, а могу — злодея.

— А как насчет законности ваших исследований?

Я наконец повернула голову. Профессор сидел, заложив ногу за ногу, в позе «Мыслителя» и, не мигая, смотрел на меня выцветшими глазками сквозь толстые линзы очков.

— У-у, куда тебя понесло, — усмехнулся он. — Закон — это где-то там, — он махнул рукой в сторону окна, — за этими стенами. А здесь у нас, как видишь, тишина и покой, здесь идет работа мысли, а она умирает при одном лишь упоминании слова «закон». Творчество и вдохновение — это беспорядок, хаос, и ни в какие рамки их не втиснешь — тут же угасают. Нам, творцам, нельзя жить по закону — мы сразу чахнем. Нам нужна свобода, свобода от всего, что мешает и сковывает движение мысли вперед, к истине. Поэтому можешь считать меня аморальным типом, но ради истины я готов носить этот ярлык до конца своих дней…

— Надеюсь, уже недолго осталось, — пробормотала я.

— Что? — не расслышал профессор.

— Говорю, что вы, наверное, фантастических американских фильмов насмотрелись про всякую подобную чепуху, вот и бредите.

— Милая моя, о чем ты говоришь! — Он возбужденно поднялся и заходил перед кроватью, размахивая руками. — Какие там фильмы! Да американцам и не снилось то, что мы делаем здесь, в этих стенах! Фантазия их сценаристов просто ничто в сравнении с реальностью, которой мы уже давно могли бы похвастаться перед всем миром, но не позволяют чертовы нормы международного права! Тьфу на них три раза! — Он плюнул на пол и яростно растер ногой. — Все их искусственные зомби, киборги, биороботы и робокопы — просто детский лепет! У нас есть образчики гораздо круче, поверь! Но, увы, мы не можем легализовать свои открытия в силу устоявшегося в международных ученых кругах консерватизма. — Тут он поник, сгорбился, доплелся до стула, упал на него и затих, погрузившись в свою невеселую думу.

— Ты даже не представляешь себе, как это обидно, — с болью в голосе снова заговорил профессор. — Годы работы, сил, терпения, поисков — и все в стол, в стол… Вот поэтому я никогда не выхожу из этого института: не хочу видеть убожества, которое царит в мире, который я давным-давно мог бы сделать совершенным!

— Чушь какая-то, — пробормотала я. — Вы, часом, не сумасшедший из соседней палаты? Где ваша смирительная рубашка? Возьмите мою — она вам нужнее.

— Ты мне не веришь, — печально проговорил он, глядя в одну точку перед собой. — И ни один здравомыслящий человек со стандартным мышлением не поверит. Вот так вот я и умру, непризнанный гений, человек из далекого будущего, в которое вы никогда не заглянете, ибо повязали себя дурацкими законами, а они делают из вас болванов, не видящих дальше собственного носа. Все!

Он решительно поднялся. Глаза его сверкали из-под очков, бледные губы дрожали, он взлохматил рукой редкие седые волосы на голове и торжественным тоном произнес:

— Теперь я понял, что сделаю с тобой!

Мне почему-то стало страшно, но я улыбнулась:

— И что же, интересно?