Одна ошибка

Пересохшими губами Сони ощутила жидкость во рту, которая растеклась по губам и ручейком влилась в горло. От неожиданности она поперхнулась и закашляла. Сознание медленно восстанавливалось, голоса вокруг стали более отчетливо звучать, начала появляться резкость и ясность происходящего вокруг. До отупевшего сознания дошли звуки отрывками разговоров, она поняла, что говорят на английском языке и начала понимать смысл слов говорящих:

— Мэм, вот вода. Мэм, глотните воды, вам станет легче. Мэм…

— Алекс, что такое? — раздался до боли знакомый голос Камала.

— Не понимаю, она должна была уже прийти в себя. Анна, введите ей два кубика…

Дальше она уже не могла расслышать слов, так как сознание вновь затуманилось, и голоса потонули в гулком ударе звуков, эхом отдаляясь в кромешную тьму.

Камал сидел у изголовья Сони, которая проспала больше суток, так и не приходя в сознание.

Он разглядывал ее лицо, слегка припухшее от его удара, прикоснулся к ее щеке, где явно выделялись красные полоски пальцев. Проведя пальцами по багряным полоскам, словно разглаживая припухлость, Камал внезапно ощутил прилив нежности. Ему пришлось признать, что, несмотря на их недавнюю ссору и его чрезмерный гнев, он не мог оставаться безучастным и черствым по отношению к Сони. Несмотря на несправедливое молчание Сони, ее безжалостность, безнравственность и хладнокровие, с каким она разлучила его с сыном, он не мог ее ненавидеть. Но и любить по-прежнему…

Любовь!? Нет! Он чувствовал к ней жалость, сострадание. Тем более сейчас, глядя на ее неподвижное тело, умиротворенное лицо и разметавшиеся по подушке волосы, он видел в ней ангела, затерявшегося в дебрях своего обмана и лжи. Но любовь, отнюдь….Он ощущал, как истекает из его существа по капле вся любовь, доселе предназначенная только ей. Этот обман, бесчеловечный по отношению к нему, медленно убивал в нем всю страсть и любовь. Это происходило при каждом воспоминании о том дне, когда он так жестоко был покинут ею. В тот день, когда она, тщедушно разлучившись с ним, моментально бросилась в объятия другого. Его сердце было разбито еще в тот день, но понял это он только сейчас. И даже та нежность, что он продолжал питать к ней, не могла склеить осколки разбитой их любви. Он не мог бессердечно наблюдать за ее увяданием. Он проявлял заботу и нежность. Однако та пылкая любовь, что могла простить ей все и вся, больше не горела, и даже не тлела в его сердце. И осознание этого заводило его в тупик.

Поглаживая ее по волосам, он заметил, как его злость на ее бесхарактерность утихомирилась и переросла в глубокую печаль. Нежные прикосновения к ее бархатно-шелковистой коже лица пробуждали в нем противоречивые чувства. Желание простить все ее ошибки переполняли его существо. Лишь бы все уладилось, и она поскорее очнулась от этого глубокого сна, он обязательно разъяснит эту глупую ситуацию. Они смогут найти выход из этих неприятностей. И… Он найдет в себе силы, чтобы забыть ее.

— Только не уходи… останься… ты нужна своим сыновьям, даже с таким ужасным характером… — тихо прошептал он в пустоту, прикасаясь к ледяной руке.

Словно услышав его слова, Сони тихо застонала в ответ.

— Пить… — одними губами прошептала она и, открыв глаза, на этот раз увидала рядом сидящего Камала, который иронично улыбался, глядя ей в лицо.

Он приподнял ей голову, и костяшки пальцев опять впились в кожу, причиняя ей жгучую боль, от чего она вновь издала тихий стон.

— Выпей воды.

Он поднес к ее губам стакан воды и придерживал другой рукой голову, чтобы она смогла глотнуть оживляющей жидкости.

Сони, не отрывая взгляда, смотрела на Камала, так заботливо ухаживавшего за ней. Сделав с трудом два глотка, она смочила горло. Желая поблагодарить его за заботу, она было открыла рот, но издала лишь тихий стон, смешанный с хрипом.

Камал убрал стакан и аккуратно опустил ее голову на подушку.

— Как ты себя чувствуешь?

— Спасибо… Уже лучше, — смогла на этот раз тихо прохрипеть Сони.

— Что за комедию ты решила тут устроить? — без каких-либо эмоции произнес Камал и уголок рта приподнялся в улыбке, — переполошила всю больницу. Они все на ушах стояли, пока пичкали тебя всякими препаратами.

Бледное лицо Сони не отреагировало на его колкость, как ей показалось, проявленную им. Сделав глубокий вздох, она тихо прошептала:

— Прости… у меня… и в мыслях не было… беспокоить кого-либо… — слова давались ей с трудом и она тяжело и отрывисто задышала.

— Тихо-тихо, — он похлопал ее по руке, — тебя никто ни в чем не обвиняет.

— Что происходит? Почему я тут оказалась? — немного оглядевшись, растерянно спросила Сони.

Она лежала на больничной койке, со всех сторон ее окружала медицинская техника, всякие трубки соединяли ее тело, руки, грудь, нос с определенной аппаратурой, которая тикала, пикала или издавала еще какие-то тихие звуки.

Открылась дверь, и вошел друг Камала, доктор, оперировавший ее сына: