Одна неделя в июне. Своя земля

— Пойдем, — согласился Артемка, удивляясь все более и более.

Широким прогоном для скота, кочковатым и затененным дуплистыми и густолистыми ракитами, мальчики вышли на просторный луг. За ним, у реки, бесконечной лентой растянулась непролазная заросль тальника и ольхи. Луг пестро цвел: среди угрюмо-серых кустов конского щавеля и растопыренных метелок молочая точно чья-то щедрая рука разбросала белые и красные кашки, одуванчики, желтые соцветия донника и множество разнообразных цветов, — Артемка и названия их не знал.

— Вот хорошо-то! — изумленно оглядел он и цветущий луг, и синюю, просторно раздвинувшуюся небесную даль с белыми флотилиями облаков.

— Ого! Тут такие кузнецы водятся — с палец. Первая наживка на головля, — сказал мальчишка. — Ты только в траву далеко не заходи, там гадюки.

Артемка с опаской поглядел под ноги, на траву, густую и высокую, и стал старательно ступать посреди узкой тропки.

На песчаной кромке берега, между зарослями тальника, они разделись. Когда мальчишка скинул майку и штаны и остался в одних застиранных трусиках, он будто сразу вытянулся ростом и раздался в плечах. Его жилистое тело с мальчишески сухими мускулистыми руками насквозь прокалило солнце, весь он был черен и рядом с нежно-розовым Артемкой напоминал цыганенка. На правой руке, чуть пониже плеча, синел татуированный якорек — восхитительный символ странствий и мужества — и под ним сплетенные узелком буквы «Д» и «Г».

— Что это у тебя? — спросил Артемка с невольной завистью, уж ему-то отец ни за что не позволил бы подобную роскошь.

— Это? — мальчишка равнодушно покосился на свое плечо и ответил: — Так, ребята баловались и накололи мне — «Данилов Генка», — и вдруг глаза его задорно блеснули. — А ну, махнем на тот бок!

Разбежавшись по песку, он мелькнул в воздухе своим смуглым гибким телом и колом вошел в воду. Артемка следом вбежал в реку и, расталкивая грудью напористый прохладный вал, поплыл к камышам на противоположный берег. Генка вынырнул далеко впереди, снова нырнул, и внезапно голова его очутилась рядом с Артемкиной.

— Если захочу, до того бока донырну, — хрипло сказал он, шумно отфыркиваясь и хватая ртом воздух. — Лучше меня никто из наших ребят не ныряет. Давай наперегонки, кто скорей доплывет до камышей.

Но куда было Артемке угнаться за Генкой, который все лето дневал и ночевал на реке, нырял и плавал, как лягушонок. Выпрыгивая из воды почти по пояс и взблескивая смуглыми плечами, Генка рывками уплывал все дальше и дальше к камышовой гривке берега. Артемка только перебивал серединную струю, а он уже ворочался среди холодных и скользких подводных стеблей и кувшинок, оглядываясь назад. В другой раз Генка поиздевался бы над своим неудачливым и нерасторопным соперником, но городской мальчик был гость, хотя и не его, а тетки Насти, и он участливо следил, как тот, задирая подбородок и закатывая глаза, из последних сил суматошно колотит по воде руками и ногами.

Накупавшись, ребята развалились на горячем песке. После вторжения мальчишек река успокоилась, отраженные облака вновь поплыли по ней туманными пятнами, только на средине, где струя была сильнее, серебристо играла рябь. Подперев ладонями голову, Генка сосредоточенно рассматривал что-то перед собой на песке, и его рябое от множества солнечных ожогов лицо сделалось серьезным, точно он переставлял в уме замысловатые ходы шахматной задачки. Потом он повернулся к Артемке и неожиданно спросил:

— Слушай, ты видел хоть одного космонавта?

— Видел, а что? — Артемка набрал горсть песку и принялся тонкой струйкой цедить его на свои мокрые колени.

— Нет, не в кино, не на портрете, а на самом деле. Ну вот как я тебя.

— Ну, видел.

— Рассказывай!

— Вот странный ты, право! Ничему не веришь. — Артемка перевернулся на живот и подставил солнцу спину. — Ты спросил — я ответил. Почему я должен врать? К нам в школу приезжал Герман Титов. У меня даже портрет с его подписью. Я бы показал, да он дома остался.

— А что он написал?

— Да так, вообще. «Учись отлично» — вот и все.

— Ух, тебе здорово повезло, — сказал Генка со вздохом. — А я писал Гагарину, ждал-ждал ответа, а он ни слова не ответил. Может, письмо затерялось где, я просто на Москву написал, его почта знает.

— Что же ты писал?

— Так, про разное. — Генка одним гибким движением сел и обхватил колени руками. — У нас в школе кружок астрономов есть, Иван Павлыч, учитель, занимается с нами. Я второй год в кружок хожу и, знаешь, какую хочешь звезду покажу. Иван Павлыч даже удивляется, чудно так говорит: ты, Данилов, астрономом родился, хоть сейчас за среднюю школу можешь экзамен сдать. Ей-богу, не вру, не веришь — у наших ребят опроси. Вот я и написал Гагарину, хотел узнать, какие науки мне выучить. Неужто адреса его в Москве не знают и не передали письмо?

— Ты еще напиши, а я через отца передам.

— А ты не задаешься? Он знает Гагарина? — напористо спросил Генка.

— Конечно, знает! И Поповича, и Титова, отец в авиации же служит.