Одна минута и вся жизнь

«Только бы никто не пришел…». Эта мысль иногда прорывается сквозь звон пустоты в ее голове. Она вспоминает Кошку. Она всегда помнила о ней. Но теперь золотистые луны Кошкиных глаз следят за ней из ее полусна. Это была странная кошка. Она появилась в доме ее родителей, вполне взрослая и самостоятельная, серая и независимая. Она просто пришла к ним на веранду однажды утром и требовательным мяуканьем напомнила всем о том, кто является венцом творения. Люди засуетились, подыскивая для нее достойное блюдце. Люди должны знать свое место.

Это была странная кошка. Никому и в голову не пришло назвать ее Муркой или еще как-то. Ее стали называть Кошка — просто и ясно. А она снисходительно позволяла всем заботиться о своей пушистой персоне. Тогда было счастливое время для семьи. Дела шли на лад, девочка росла в достатке, и Кошка пришлась весьма кстати. Дана всегда любила кошек. Впрочем, это естественно.

Да, Кошка странная. Она всегда сама по себе. Не то чтобы она оказалась неблагодарной или злой, но она не позволяла никаких проявлений фамильярности по отношению к себе. Иногда она исчезала на несколько дней, и дом без нее что-то терял. Но потом она снова появлялась, садилась на подоконник или ложилась в кресло, стоящее в комнате Даны, и все становилось на свои места. Так длилось несколько лет.

А потом как-то раз случилась гроза. Ветер немного поиграл с открытым окном. И Кошку подвела реакция — она не смогла увернуться от острого осколка. Все пребывали в священном ужасе, Дана плакала, а в золотистых глазах Кошки мелькнули боль и недоумение.

Стекло вынули, рану врачевал лучший ветеринар, но это не помогло. Кошка уползла в сад, где устроилась под скамейкой в летнем домике. Она подпускала к себе только Дану, которая носила ей молоко. А когда рана затянулась, Кошка исчезла. Она пришла откуда-то из пространства и ушла в никуда. Впрочем, это объяснимо. Умей она писать, возможно, оставила бы записку, но Кошка не умела писать. Она просто ушла.

С тех пор золотистые глаза ее иногда наблюдали за Даной, которая понимала, что у них с Кошкой много общего. Например, вот это: заползти подальше и в одиночестве переждать боль. И Дана понимала теперь, почему. Не надо им ничьей жалости. Если она показная, то оскорбляет, если искренняя, то наваливается чувством вины и ответственности, что из-за твоей беды человеку стало плохо. Дана всегда была сама по себе. И в этом они с Кошкой походили друг на друга. Они были странными обе. Всегда, с самого рождения.

Телефон надрывается, и Дана понимает, что надо снять трубку, иначе кто-нибудь из обеспокоенных родственников обязательно ворвется в ее одиночество и сделает мир совсем невыносимым местом — даже для мертвой. Надо снять трубку. Но для этого придется сделать над собой усилие. Если бы те, кто звонит, знали, какое это усилие, они бы в ужасе бросили трубку и не названивали больше. Но они не знают. Бог им судья.

— Дана, ты в порядке?

— Да, мама.

— Немедленно приезжай домой, слышишь?

— Что-то случилось?

— Ты еще спрашиваешь! Мало нам горя, еще и за тебя приходится переживать!

— Лека в порядке?

— Да, приезжай немедленно, я…

— Я хочу побыть одна.

— Тогда я к тебе приеду!

— Не надо, я очень тебя прошу.

— Дана, я хочу…

— Я тоже иногда кое-чего хочу, мама. Я хочу побыть одна, ладно? Пожалуйста, дайте мне прийти в себя.

Она кладет трубку на рычаг и возвращается в кресло. Этот разговор отнял у нее те жизненные силы, что еще оставались. Теперь она полностью опустошена. Ее голова снова откидывается на спинку кресла. Сидеть здесь, вот так сидеть и ни о чем не думать… Ни о том, что случилось с Аннушкой, ни о том, что теперь все рухнуло, ни о том, что…

«Они так любят меня, что не оставят в покое, — думала Дана о родителях. — Они не понимают, что своим участием делают только хуже. Я не хочу видеть их горе, мне хватает своего. Но они другие, они этого не поймут, никогда не поймут. Я знаю».

Они переживают горе сообща, поддерживая друг друга. Так было всегда. И они не понимают, что их дочь может чувствовать иначе. Это случается иногда: у вполне нормальных родителей появляется на свет странное потомство. Таких детей любят больше прочих, родители понимают, что их чадо отличается от других детей, что оно слишком уязвимо, но иногда желание защитить или оградить может навредить.

По дому разносится трель звонка. Сколько раз ей говорили, что этот звон не соответствует облику дома, что больше подошел бы звонок, имитирующий удары колокола или гонга, но ей всегда нравилась дурацкая птичья трель, и теперь она бьет по нервам, разливаясь в пустоте. Кто-то стоит у двери. «Надо открыть. Но я никого не хочу видеть. Никого. Я умерла. Это так легко — умереть. Аннушка, моя девочка, моя малышка, зачем я позволила им забрать ее? Она там совсем одна, ей холодно, я плохая мать».

Звонок никак не уймется. Она поднимает голову, вырвавшись из забытья. Золотистые глаза Кошки настороженно смотрят из ее зрачков. Кто-то упорно пытается добиться аудиенции. Кого это принесло? Кто бы это ни был, пусть катится к черту.

— Госпожа Ярош?