Одиссея "Варяга"

       В Малой Зале Зимнего дворца непривычно шкварчали три двухведерных самовара. Не успели выборные разобрать места за поставленными буквой П столами, как к ним на самом деле вышел Государь. На лице самодержца Вадику было заметно отражение бушевавшей внутри бури чувств: ему только что доложили о предотвращенном покушении. Одно дело слышать от Плеве, Банщикова и остальных, что его кто-то настолько не любит, что готов убить. И совсем другое - держать в руке браунинг, из которого в тебя могли бы выстрелить через пять минут.

       Для собравшихся же депутатов буря чувств на лице Николая и сурово решительное выражение его лица означали несгибаемую решимость принять народную петицию, не смотря на происки врагов народа (Вадик не удержался, и ввернул это выражение еще при обыске Рутенберга). Тихий одобрительный гул, пронесшийся среди почтительно поклонившихся депутатов, был услышан и Николаем. Приободрившись, он вдруг понял, что написанная совместно с Банщиковым и Победоносцевым канва речи вполне соответствует моменту.

       - Ну что ж, господа выборные, итак - я здесь. Перед вами. Желаю всем вам здравствовать. Вы вполне справедливо просили, чтобы я с вами встретился, и голос ваш был услышан...

       Как и добивался приведший вас отец Гапон, я собирался сначала встретить вас всех перед дворцом. Даже помост уже начали строить. Однако меня отговорили. И я скрепя сердце решил принять вас во дворце, куда, к сожалению, все вместиться не смогли. Отговорили знающие люди, поскольку в большом стечении народа могут оказаться предатели или провокаторы, которые или попытались бы стрелять в царя, или метнуть бомбу...

       Почему я говорю предатели? Потому что спровоцировать бойню и беспорядки в столице, обезглавить руководство державой в тот час, когда отечество ведет тяжелую, навязанную ему войну, способны либо предатели, либо прямые агенты внешнего врага. Тем более в момент, когда дела у этого врага стали идти в войне открытой ох как плохо!

       Почему бойню? Неужели вы способны вообразить, что гвардейцы оцепления молча взирали бы на покушение? Погибли бы тысячи человек, еще больше осиротели бы и овдовели! Ни в чем не повинных, в абсолютном своем большинстве!

       Скажите нам, отец Гапон, вы ЭТОГО желали? Говорите! МЫ вас спрашиваем?

       - В-ваше величество, - вскочив со своего места прерывающимся голосом начал Гапон, руки его нервно тряслись, - Бог с Вами! Ни сном, ни духом! Исключительно мука духовная за бедственное положение работного люда вела меня... То-есть нас...

       - И о возможных последствиях площадного цареубийства для этого самого люда, паствы вашей, вы, милостивый государь, будучи душеспасителем, не задумывались?

       - Но... Нет...

       - Или человек, приведший к царю тысячи людей столь... неумен, или я что-то не понимаю в людях. Когда они нам лгут...

       А о последствиях для себя, для собственной вашей души вы хоть задумывались! Думали о том, что кровь сотен невинно убиенных падет на вас? Как бы вы стали ее отмаливать? Задумывались вы об этом?

       Царь взял паузу... Гапон стоял столбом. В зале воцарилась ватная, абсолютная тишина...

       - Нет, любезный. Вы не задумывались... Ни о людях, ни о стране. Вас обуревала гордыня, отец Гапон! Жажда величия и успеха! И злата! Многим вы задурили головы со своими "Собраниями..." Только никому из них не поведали, что цель у вас была куда прозаичнее - лавочки торговые пооткрывать для членов "Собраний" ваших. При заводах и мануфактурах, при районных отделениях, типа рознично-торговой монополии! Чтоб ваша паства только у вас еду и мануфактуру покупала!

       Что вдруг смутились? А? Жаль, поздно я все это узнал, не писал бы вам год назад хвалебного отношения. Я ведь тоже поверил сначала, что вы искренне рабочим помогаете...

       Общество с последними словами царя насторожено загудело, что заставило Николая даже говорить громче:

       - Петицию я тщательно изучил. И с вами, господа выборные мы сейчас ее подробно обсудим, ибо многое, о чем там говорится, я готов принять незамедлительно... - царь жестом попросил спокойствия.

       Выборные настороженно затихли.

       - А вы... - каким-то вдруг усталым и тихим голосом проговорил император, с брезгливостью глядя на подавленного, "сдувшегося" Гапона, - Уходите отсюда, Георгий Аполлонович. Вы не пастырь, милостивый государь. Вы обманщик. Но не меня вы обманули, а тех кого вели. Уходите...

       - Но, Ваше величество! Ведь я же предводите...

       - Иди отседа! Ступай, предводитель! Или не слышал - Царь велел! - зашумели с разных сторон, - На убой вел! Ирод окаянный...

       - Тогда мы тоже уходим...- за столами возникло движение, и несколько приверженцев из ближнего круга Гапона так же поднялись со своих мест.

       - Что ж, господа, если судьба ВАШИХ предложений, коие для вас дороже самой жизни - так ведь в петиции написано - вас, оказывается, вовсе и не интересует, то не смею задерживать. Пропустить и их!

       Гапон и его товарищи-телохронители двинулись к дверям. Перед выходом у Гапона хватило такта молча поклониться царю. Гвардейцы охраны расступились и через мгновение двери с глухим стуком сомкнулись за спинами ушедших...