Одинокий всадник

— Смотайся к одноглазому Бенито. Он там приготовил несколько бутылочек. Разобьешь — смотри, — цепкие пальцы отца вонзаются в плечо, — побью, как пса. Вернешься — и к кухарке. У нее много работы, гости сегодня…

…Скалит зубы головешек камин. В зале душно. Остро несет чесноком, которым сдабривали мясо. Мигель едва успевает подавать вино. Неприметный и безмолвный, будто тень.

— Деньги можно вперед считать, — весело ревет Горгони и тычет в рыжего шкипера бараньей костью. — Выкуп — это благородные деньги. Чистые деньги.

— А вдруг родственнички пожалеют золота? А вдруг? — встревоженно переспрашивает Смит. Красное вино из его кружки проливается на рубаху, но он не замечает этого.

— Тогда мы не пожалеем веревки на его шею, — захохотал Горгони.

Шкипер пьяно затянул:

Черт побери всякий там рай,

Бог наш — надежный курок.

Все забирай, капитан, только дай

Крепкого рома глоток.

— Рому! Рому! — заорали гости. Кто-то выстрелил в потолок.

Скользкими от плесени ступенями Мигель поднялся к себе. Зажег свечу. Затем перевел взгляд на стену, где висела его первая картина. Мигелю было поначалу грустно, и он изобразил хмурые скалы, которые, казалось, сливались с каменьями стен его каморки. Но от вида их на душе стало еще тяжелей, и мальчик двумя решительными мазками разломал скалы. Там, в проеме, первозданно заголубело небо. И выросли цветы. И луга приняли эти цветы — невиданной красоты луга. Мигель в воображений долго гулял по ним, а затем в сердце вновь проснулись разные тайные желания. Он взял краски и нарисовал у горизонта город из солнечных лучей. Тот сказочный город, который уже раз привиделся ему…

"Выкуп — это благородные деньги", — вдруг припомнились слова отца. Значит, они кого-то схватили. И держат… Постой! А почему кухарка каждое утро ходит в левую башню?"

Мигель выскользнул из комнаты… Голоса в каминном зале поутихли — еще два-три часа и утро… Карниз башни в некоторых местах осыпается кирпичной трухой. Неосторожный шаг — и загремишь вниз. Мальчик прижимается всем телом к старой кладке, медленно продвигается к решетчатому окошку. Вот оно. Внутри темно. В углу должен быть топчан. Кажется, там кто-то лежит. У Мигеля по спине поползли мурашки.

— Кто тут? — пугаясь собственного голоса, шепчет он. — Есть кто тут?

Узник вскочил, всматривается в окошко, залитое лунным светом.

— Неужели Мигель? — дон Рамирес радостна засмеялся. — Маленькое чудо! Как ты забрался на башню?..

— Дон Рамирес, — слова мальчика журчат сквозь решетку, будто ручеек. Я сейчас. Я спасу вас…

Горгони спал с полуоткрытыми глазами, от его храпа дрожало низкое пламя камина. Гостей сморило еще раньше — они лежали где придется, каждый там, где его одолел хмель.

Мигель тихонько прокрался к отцу. Господи, что будет, если он вдруг проснется? Мальчика бил нервный озноб. Он осторожно засунул руку в карман Горгони. Вот они, ключи. Затаил дыхание, потянул к себе тяжелую связку. Потом боком, боком к двери. Быстрее! И только во дворе перевел дыхание.

…Мигель помог беглецу оттолкнуть парусник от берега.

— Спасибо, мое маленькое чудо! — дон Рамирес прижал его к груди, беспокойно заглянул в глаза. — А ты? Отец не простит… Поедешь со мной?

— Я сегодня разучился бояться, — тускло улыбнулся мальчик. — Возле вас. Не беспокойтесь обо мне. Попутного ветра…

Занималась заря. Мигель поднялся к себе, закрыл дубовую дверь на задвижку. А через минуту-другую внизу поднялся шум, ударило несколько выстрелов. Предчувствие беды сжало сердце мальчика, на глаза навернулись слезы. Он видел в окошко, как мечется на берегу отец со своими еще не протрезвевшими гостями, как он сыплет проклятия, посылая пули вслед паруснику. Уже далекому паруснику…

На лестнице загремели сапоги.

— Это он, — злобно ревел Горгони. — Один он знает, где я держу ключи. Я убью его, как паршивого пса! Открывай дверь, уродина, слышишь! Убью!..

Дверь затрещала. Бабахнул один пистоль, другой. Пули щепили дерево, одна попала в баночки с красками, и они, жалобно звякнув, полетели с полки.

Мигель бросился к своей картине, прижался лбом к шершавому полотну.

— Помоги мне! — прошептал он в отчаянии, захлебываясь от плача. Спрячь меня…

Дверь упала. В комнатушку ворвался Горгони, за ним — остальные.

— Ищите ублюдка. Он где-то здесь, — прохрипел старик. — Я разнесу пулей его проклятую голову…

Перевернули кровать. Заглянули в нишу. Кто-то раздавил краплак, и красные сгустки краски расползлись по полу, будто кровь. Картина с грохотом упала.

Вдруг Смит остановился, пистолет выпал у него из рук. Повернул побледневшее лицо к Горгони.

— Слушай… Его здесь нет! В окне — решетка… Дьявол…

Он попятился к двери.

— Дьявол, дьявол! — и себе завопили перепуганные гости, сбивая друг друга с ног, кинулись на лестницу.

Глупцы. Они ничего не знали о силе человеческого духа, о способности мысли открывать любые двери. Даже в сказку. Поэтому никто из них, конечно же, не заметил, что на картине появилась новая деталь. По зеленому лугу шел мальчик. Маленький мальчик. Он шел туда, где у горизонта виднелся прекрасный город из солнечных лучей. Мальчик уходил не оглядываясь. Все дальше и дальше.