– Когда ты родилась, – сказал он, – я тоже не спускал тебя с рук.
Через два часа Мигуен стала бить дрожь. Я умоляла отца отвезти нас к ветеринару, в ветлечебницу – куда угодно, лишь бы нам помогли. Я так сильно рыдала, что он сложил остальных волчат в ящик и понес их в свой видавший виды грузовичок. Ящик он поставил между водительским и пассажирским сиденьем, а Мигуен продолжала дрожать у меня под курткой. Меня тоже трясло, хотя я не могла сказать точно, отчего это – то ли от холода, то ли от страха перед неизбежным.
Когда мы добрались до стоянки перед ветлечебницей, она уже умерла. Я ощутила то мгновение, когда это произошло, – она стала совсем невесомой. Как пустая раковина.
Я закричала. Не могла смириться с мыслью о том, что Мигуен умерла прямо у меня на руках.
Отец забрал у меня волчонка и завернул в свою фланелевую рубашку. Положил тельце на заднее сиденье – подальше от моих глаз.
– В природе, – сказал он мне, – она бы и дня не прожила. Только благодаря тебе она протянула так долго.
Если этими словами он хотел меня утешить, то они не помогли. Я разрыдалась.
Внезапно коробка с волчатами оказалась на приборной панели, а я на руках у папы. От него пахло мятой и снегом. Впервые в жизни я поняла, почему он не представляет себя без своих волков. В сравнении с такими вещами, как жизнь и смерть, разве на самом деле важно, забрал ли он вещи из прачечной или забыл, когда в школе день открытых дверей?
В дикой природе, рассказал мне папа, самка волка учится на своем горьком опыте. Но в неволе, когда волки размножаются только раз в три-четыре года, совсем другие правила. Нельзя стоять в стороне и наблюдать, как погибает волчонок.
– Природа знает, что делает, – произнес отец. – Но от этого нам легче не становится, верно?
Рядом с отцовским трейлером в Редмонде растет красный клен. Мы посадили его летом, когда умерла Мигуен, чтобы обозначить место, где она похоронена. Такое же дерево четыре года спустя я видела несущимся на лобовое стекло нашего автомобиля. И на этот раз наш грузовик лоб в лоб врезался в такой же клен.
Рядом со мной на коленях стоит женщина.
– Она очнулась, – говорит она.
Глаза заливает дождь, я чувствую запах дыма, но не вижу отца.
– Папа! – зову я, но слышу свой голос только у себя в голове.
Сердце бьется в непривычном месте. Я смотрю на плечо, где чувствую сердцебиение.
– Похоже на перелом лопатки, и, возможно, сломаны ребра. Кара! Ты Кара?
Откуда она знает, как меня зовут?
– Ты попала в аварию, – объясняет мне женщина. – Мы отвезем тебя в больницу.
– Мой… папа… – выдавливаю я из себя. Каждое слово – как нож в руку.
Поворачиваю голову, пытаясь найти отца, но вижу только пожарных, которые из брандспойта заливают столб пламени, который когда-то был отцовским грузовичком. И дождь на моем лице совсем не дождь, а просто брызги от струи воды.
Неожиданно я вспоминаю. Паутина разбитого лобового стекла, идущий юзом грузовик, запах бензина… Как я звала отца, а он не отвечал. Меня начинает бить дрожь.
– Ты невероятно храбрая девочка, – хвалит меня женщина. – В твоем состоянии вытянуть папу из машины…
Однажды я смотрела интервью с девочкой-подростком, которая подняла холодильник, который случайно упал на ее маленького двоюродного братика. Все дело в адреналине.
Пожарный, загораживающий мне обзор, отходит, и я вижу еще одну бригаду скорой помощи, окружившую моего неподвижно лежащего на земле отца.
– Если бы не ты, – добавляет женщина, – твой отец наверняка бы погиб.
Позже я задумаюсь над тем, действительно ли ее слова побудили меня сделать то, что я сделала. Но тогда я просто заплакала. Потому что понимала, как ее слова далеки от истины!