Одинокий лыжник

Наконец Мэйн встал, подошел к пианино и исполнил что-то Баха. Это было дикое, яростное исполнение. Старое пианино громко рыдало, выражая отчаяние Мэйна и его бессильную ярость.

А Инглез все продолжал сыпать анекдоты, и мы держались за животики от смеха. Это было мрачное веселье, вызванное остроумием Инглеза и выпитым коньяком. Но смех был неподдельным. И, по-видимому, это и подействовало на Мэйна, сняло владевшую им напряженность. После неудачи с золотом он больше не был уверен в себе. Он вдруг ударил по клавишам и встал.

—      Перестаньте ржать! — закричал он.

—      Не смотрите на него, — прошептал Инглез и продолжал свой рассказ.

Мы снова захохотали.

—      Прекратите, слышите?

Инглез обернулся. Он слегка покачивался.

—      Ш-што пр-рекратить, сэр? — нарочно вежливо спросил он.

—      Пересядьте к печке и прекратите шум, — приказал Мэйн.

—      Какой шум? Вы слышите какой-нибудь шум, Нейль? — Дерек величественно обернулся к Мэйну. — Здесь никто не шумит, старина. Может быть, пианино?

Я бросил взгляд на Мэйна. Он побледнел от злости и опешил, не зная, как ему реагировать.

—      Инглез! — наконец сказал он. — Сядьте к печке!

—      А пошли вы к черту! — раздалось в ответ.

Рука Мэйна потянулась в карман за пистолетом, но так и осталась в кармане. Он глядел на нас, прикусив губу, затем снова сел за пианино.

Вошла Анна накрыть к ужину.

Инглез обратился к нам.

— Неужели кому-нибудь хочется есть? Я отказываюсь. Предпочитаю еще выпить. Давайте попросим накрыть здесь! Кто захочет, сможет подкрепиться.

Это была последняя капля. Мэйн вынужден был или велеть Анне накрыть ему отдельно, или же присоединиться к нам. Он выбрал последнее и сел рядом с Инглезом. Они подозвали к себе Керамикоса. После непродолжительной тихой беседы все трое пожали друг другу руки, и я услышал, как Инглез произнес:

—      Я не думал, что вы так разумны, Мэйн.

Мэйн прошел за стойку и принялся смешивать напитки по своему рецепту, желая угостить нас. Когда он потянулся за бутылкой, Инглез наклонился ко мне. «Пальбы не будет. Трехстороннее соглашение». Глаза его иронически сверкнули.

—      А что Карла? — шепотом спросил я.

—      О ней разговора не было.

Мэйн продолжал взбалтывать коктейль. Он снова стал таким, как прежде. Улыбался, беседовал с нами, приготовляя выпивку... Глядя со стороны, его можно было принять за гостеприимного хозяина, может быть, актера или даже художника, но ни в коей мере не за безжалостного и жестокого убийцу.

Но почему мы так много пили в тот вечер? У каждого из нас были свои причины. Тон задал Инглез. И проделал это довольно успешно. Он хотел, чтобы всем казалось, будто он пьян; а сам хотел напоить других. Я пил потому, что спиртное согревало меня, и я помогал Инглезу. Джо пил потому, что все снова стали друзьями, и это радовало его. Он ненавидел эмоциональные конфликты. Наверняка только из-за этого он до сих пор оставался холостяком. Мэйн пил, чтобы не отстать от остальных и позабыть про неприятности. А Керамикос? Тогда я еще не был уверен в том, почему пил Керамикос.

Инглез, казалось, пьянел быстрее других. К одиннадцати часам он повздорил с Джо и обиженный ушел к себе. Керамикос спьяна уронил бокал с коньяком на пол. Отупело уставившись на осколки, он снял очки, протер глаза и нетвердой походкой, но стараясь держаться прямо, направился к двери. Мы слышали, как он затопал по лестнице. Компания начала распадаться. Вскоре ушел и я. В баре в хорошем подпитии остались Мэйн и Джо. Войдя к себе в комнату, я увидел Инглеза, который сидел на постели.

—      Ты вроде не так пьян, как кажешься? — сказал он.

—      Просто в блаженном настроении, — ответил я. — Но могу мигом протрезветь, если ты приведешь хороший довод для этого.

—      Мы отсюда убежим, — сказал он.

—      Когда?

—      Сегодня ночью. Когда все угомонятся. — Я обратил внимание, что он был в лыжных ботинках, а его штормовка и перчатки лежали на стуле у изголовья кровати. — Запри дверь и сядь рядом.

Инглез принялся давать мне инструкции. Он был краток и точен, как обычно, когда инструктировал нас перед операцией. Он тщательно выбирал слова, хотя говорил быстро. Как он мог ясно мыслить после такого количества выпитого, не понимаю! Но я уже говорил, что он мог пить так, как другие принимают пищу. Казалось, алкоголь питает его мозг и понуждает к действию. Сам я чувствовал некоторый шум в голове и должен был сосредоточиться, чтобы следить за его словами и запомнить, что он говорит.

—      Ты выходил из дома? — спросил он.

—      Нет.

—      Тогда отдерни штору и взгляни.

К моему удивлению, снегопад прекратился, и небо было ясно. Громадные сугробы, которые намело вокруг дома, искрились в лунном свете. Правда, ветер еще уныло завывал, и куда бы я ни бросал взгляд, всюду на поверхности двигалась снежная пыль, словно песок в пустыне перед бурей.