Одинокий колдун

— Облейтесь святой водой (ксендз нес ее в двухлитровой пластиковой бутылке). Половину оставьте. Когда сумеем попасть в сквер, вылейте остаток на землю, надо небольшой кусочек земли защитить. Ты, Петух, начинай копать яму, размерами как под могилу, но помельче. Падре, ты читай молитвы против бесов. На меня не смотрите. Когда скажу, что дальше делать, слушайтесь без раздумий. Каждая секунда будет на счету. Потом... — колдун примолк, словно не решаясь взглянуть в будущее, — после вы немного подождите в стороне. Если всякая гадость из земли полезет, значит, не получилось. Авось сами еще чего придумаете. Все, начинаем марш-бросок.

Теперь молнии били в деревья, которые раскалывались и дымили, а у некоторых сухие ветки вспыхивали языками огня. Обугливалась от попаданий трава, кололся толстый, зернистый асфальт. Это было невозможно, но казалось, что ветер усилился еще больше. И не осталось в пыльном, рвущемся воздухе птиц, все они в какой-то момент попрятались.

На первый взгляд, сквер был пуст и беспечен. Снова чьи-то заботливые руки заперли калитку и большие ворота на громоздкие висячие замки. Когда трое путников подошли к решетке ограды, чугунные кованые прутья ожили, подняли шипящие змеиные головки и беспорядочно задергались, пытаясь дотянуться и покусать пришельцев. Ксендз было отступил на пару шагов, получил тычком кулака от колдуна по ребрам, после чего громко и сбивчиво начал выкрикивать слова молитвы против бесов. Петухов махал перед собой лопатой с перекошенным от страха лицом. Колдун подошел вплотную к мешанине вьющихся тел и шипящих голов на черной раме ограды, начал хватать змей руками и рвал, кромсал их, так быстро и яростно, что ни одна ожившая тварь не успела его укусить или ужалить (осталось невыясненным, как гады умели воевать). После этого колдун пнул раму решетки ногой, та упала, и все трое ступили на мокрую, неприбранную землю сквера.

И земля с погнившей свалянной травой, мусором, опавшими листьями будто бы не могла выносить их шагов, сперва чуть ли не выгибалась, сторонясь их ног, а потом вдруг прямо под ними полыхнула огнем, как если бы вместо воды здесь был разлит керосин. Колдун не дрогнул, лишь быстро обернулся к лихорадочно запрыгавшим на месте ксендзу и режиссеру. Ксендз догадался, чего ждет колдун, плеснул из пластиковой бутылки святой воды на пламя под собой, и оно моментально унялось. Колдун встал более уверенно, недалеко от порушенной ограды, рядом с небольшой елочкой, чья пышная аккуратная крона слегка светилась голубизной. Ткнул пальцем в прикрытую листвой землю, и именно туда вонзил штык лопаты Петухов, принимаясь за работу. Ксендз уже не вопил и не дергался, а скороговоркой бубнил свои певучие латинские молитвы, держа на уровне груди массивное золотое распятие, и лик Спасителя укоризненно глядел вдаль, в глубину сквера.

— Там что-то мертвое, кажись, баба... — чуть слышно прошептал Петухов, не переставая выбрасывать из ямы рыхлую серо-черную землю, лишь кивком головы указав на куст сирени метрах в десяти от них.

Под корявыми нижними сучьями куста действительно лежал какой-то бесформенный сверток, будто бы кукла, укутанная с головой в рваные бесформенные тряпки. Отдельно валялся коричневый стоптанный сапожок. В сучьях виднелась крепкая клюка с железным наконечником.

— Ванда, — уверенно заметил колдун. — Попользовались и сожрали. А она столько лет ждала да надеялась на что-то, дура...

Земля и воздух в сквере начинали прогреваться; снова от луж и от сырой травы потянулись клубы пара. И пришельцы ощутили, как сквозь подошвы башмаков им уже припекает ноги.

Петухов копал, глубоко с размаху всаживая штык лопаты, уже почти по пояс углубившись в яму. Но делать это смог до тех пор, пока лопату не выхватили из его ладоней со свежими водянистыми мозолями, одним бесцеремонным рывком, после чего черенок лопаты переломился сразу в двух местах, а стальная пластина медленно свернулась в мятый рулон. Он нагнулся, не понимая, что произошло. И отпрянул со страхом и отвращением: чьи-то высунутые из земли руки, на кистях которых было по три, по шесть длинных синих пальцев с отросшими черными ногтями, копошились на дне вырытой ямы, яростно раздирая и расщепляя черенок и штык лопаты.

Копатель с криком полез прочь из ямы.

Колдун будто бы очутился на крохотном островке в центре штормового океана — он ощущал, как на него накатываются грозные валы черной, густой и плотной силы, которые исходили из центра сквера, а затем со всех сторон неуклонно напирали на крохотное пространство, окропленное святой водой. Он выставил перед собой руки, он мысленно сконцентрировался на чистом звенящем чувстве ненависти и пронзал, дробил, испарял эти валы собственной волей. Долго бы так он не простоял, но внезапно натиск исчез.