К тому моменту, когда она вернулась на веранду, дождь несколько поутих, и солнечные лучи превращали еще падающие капли в маленькие радуги. Пи пошел домой, вода уже не так сильно текла с его шляпы. Он ничего никому не рассказал, так как прекрасно пони мал, что его безжалостно задразнят. Но он запомнил этот случай. Когда он полупьяный лежал на веранде и воспоминания всплывали в его памяти, ему иногда при ходило на ум такое, на что он тогда, как ему казалось, и не обратил внимания, например, запах влажного тела Мэри. Он не собирался ее нюхать, ничего для этого не делал, но почти каждую ночь после случившегося вспоминал, что от Мэри пахло так, как не пахло ни от одной мокрой вещи. Он не мог определить, что именно отличало запах Мэри; возможно, от нее, как от женщины, пахло чем-то более чистым, чем от тех мокрых живых существ, с которыми ему приходилось иметь дело. С той грозы прошло уже больше года, но запах Мэри все еще был частью его воспоминаний. Он также по мнил, как она выпирала из корсета и сверху, и снизу.
Но он не каждую ночь вспоминал Мэри. Чаще он задумывался над общими положениями брака. Больше всего он беспокоился по тому поводу, что в браке муж чина и женщина должны жить вместе. Много раз он пытался представить себе, как это — находиться под одной крышей с женщиной, вместе завтракать и ужинать. О чем с ней разговаривать? И как себя вести? Он не имел ни малейшего представления об этом. Иногда он думал, что вполне может сказать Мэри, что хотел бы на ней жениться, но считает себя недостойным жить с ней под одной крышей. Если он правильно себя поведет, она может пойти ему навстречу и разрешить продолжать жить ниже по улице, с ребятами, к чему он давно привык. Он, конечно, сделает так, чтобы быть всегда под рукой, когда возникнет хозяйственная необходимость, а в остальном жизнь пойдет привычным чередом.
Он подумывал, не посвятить ли Гаса в свои планы, поскольку Гас знал о женитьбе больше, чем кто-либо другой, но каждый раз, как собирался начать разговор, вдруг чувствовал, что сильно хочет спать, или в последнюю секунду решал, что лучше уж он сегодня помолчит. Если, на взгляд эксперта, его план покажется смешным, Пи не будет знать, что тогда и думать, а, кроме того, Гас его засмеет.
Они сидели вокруг стола, поглощая обычный жирный завтрак Боливара, когда услышали во дворе конский топот. В следующую минуту подъехал Август и спешился. За ним, несколькими ярдами позади, двигались два ирландца. Вместо того чтобы скакать не неоседланных лошадях, ирландцы восседали в больших, отделанных серебром мексиканских седлах и гнали перед собой восемь или десять тощих лошадей. Подъехав к веранде, они так и остались сидеть на конях с несчастным видом.
Диш Боггетт, который не мог до конца поверить, что в Мексике вдруг оказались ирландцы, выйдя на заднее крыльцо и увидев их, не удержался от хохота.
Ньюту их было немного жаль, но и он должен был признать, что зрелище они собой являли комическое. Мексиканские седла явно предназначались для людей с более длинными ногами: ступни ирландцев не доставали до стремян. И тем не менее они явно не хотели слезать с лошадей.
Август сдернул седло со своего усталого вороного и пустил его пастись.
— Слезайте, мальчики, — обратился он к ирландцам. — Вы в безопасности, если только не будете есть эту жратву. Мы это называем домом.
Аллен О'Брайен обеими руками держался за луку седла. В последние два часа он цеплялся за нее с такой силой, что не был уверен, что сможет разжать руки. Он тоскливо посмотрел вниз.
— Я и не представлял себе, насколько лошадь выше мула, — заметил он. — До земли так далеко.
Диш решил, что ничего смешнее он не слышал. Ему никогда не приходило в голову, что может найтись взрослый человек, который бы не умел спешиться. Вид двух ирландцев с короткими ногами, болтающимися по бокам лошадей, был настолько смешон, что он согнул ся пополам от хохота.
— Наверное, придется соорудить им лестницу, ей — Богу, — сказал он, с трудом переводя дыхание.
Августа тоже слегка позабавила беспомощность пришельцев.
— Ну, парни, перевалитесь на одну сторону и падай те, — посоветовал он.
Аллену удалось спуститься на землю без особых трудов, но Шон сваливаться отказывался. Он несколько секунд висел, держась за седло, чем сильно озадачил лошадь, которая начала пятиться и взбрыкивать. Она была слишком худа и слаба, чтобы быть способной на многое, и все же Шона слегка поболтало, при виде чего даже Калл рассмеялся. Аллен, уже стоя на твердой земле, от облегчения присоединился к веселью. Шон наконец свалился и гневно уставился на брата.
— Ага, что-то я Джейка не наблюдаю, оно и понят но, — заметил Август, беря ковш воды и прополаскивая горло от пыли. Затем он предложил ковшик Аллену О'Брайену, который, подражая Августу, принялся так же брызгаться и отплевываться, решив, что таков обычай в стране, в которую он попал.
— Гляжу, ты не торопился, — начал Калл. — Я уже собирался назад с похоронной командой.