Одинокая смерть

Они подошли к суду и стали подниматься по лестнице. Констебль провел Ратлиджа в зал, где рассматривалось дело, по которому его вызвали.

Пока Ратлидж ждал своей очереди около двери, он продолжал спрашивать констебля:

— Был некто Чарльз Генри среди этих друидов?

— Чарльз Генри? — повторил констебль. — Да, был, но не совсем среди друидов. Кажется, это было имя солиситора, который был знакомым учителя… Да, Чарльз Генри…

В это время дверь распахнулась и Ратлиджа вызвали. Он неохотно покинул констебля, кивнув тому на прощание. Надо было идти в зал. Когда он вошел, море лиц повернулось в его сторону — зал был заполнен до отказа. На возвышении сидел судья в красной мантии, рядом представители власти в черном. Все в аккуратных белых париках. У обвиняемого на скамье подсудимых было хмурое, озабоченное лицо. Ратлидж поднялся на свидетельское место, пытаясь отделаться от мыслей о Стонхендже. Как и обещал Камминс, оно уже стало его собственным наваждением. Успокоившись, он произнес клятву, назвал свое имя, звание, и чувство долга заставило отступить все посторонние мысли. Он был готов отвечать на вопросы.

Спустя полчаса он был свободен и сразу пошел искать констебля Грегга.

Но ему сказали, что констебль тоже вызван как свидетель и дает показания в другом помещении суда. Судебное заседание медленно тянулось до конца дня и продолжилось на следующий день. Защита представила свои доводы, обвинитель произнес речь. Наконец присяжные уединились для вынесения решения, и Ратлидж мог наконец покинуть Винчестер.

Долгий летний вечер позволил ему отправиться в Солсбери искать Чарльза Генри, солиситора, но, как и ожидалось, того уже там не оказалось. Столько времени прошло. Он спрашивал о нем везде, в полиции, в адвокатской конторе, даже на улицах. Везде его ждал один ответ. Никто не помнил не только этого человека, но даже имени. Прошло пятнадцать лет, а роль Генри в деле была крошечная.

Хэмиш сказал: «Он продал нож в Гастингсе».

Но как он у него оказался? Выяснение требовало времени.

Ратлиджу следовало еще час назад выехать в Лондон, но ему не терпелось узнать, куда исчез Чарльз Генри. Он прибыл в Лондон позже, чем ожидалось, задержавшись в пробке из-за перевернувшегося грузовика, поэтому сразу отправился в Ярд, чтобы оставить отчет о своей поездке в Винчестер. Его ждала запись в журнале дежурного. Старший инспектор Хаббард сообщал: «В моем кабинете в восемь утра».

Ратлидж знал Хаббарда, время от времени с ним разговаривал, но никогда вместе они не работали. У старшего инспектора Хаббарда была репутация служаки, приверженца строгого соблюдения буквы закона, человека прямого, честного и обладавшего острым, отточенным умом.

На следующее утро Ратлидж прибыл в Ярд за пятнадцать минут до назначенного времени и встретил на лестнице самого старшего инспектора Хаббарда. Для человека, приближавшегося к пятидесяти годам, он был в прекрасной форме, двигался по-молодому энергично, держался прямо.

— Вы точны, — сказал Хаббард, — идемте, приступим к делу. Как там в Винчестере?

— Присяжные еще не вышли, когда я уехал. Но кажется, прокурор произвел на них впечатление своими ясными и неопровержимыми доказательствами виновности подсудимого.

— Этого я и ожидал. Наверное, приговор вынесут сегодня.

Они прошли в кабинет, Хаббард предложил Ратлиджу садиться. Положил шляпу на самую высокую стопку папок на своем столе и сел сам. Глубоко вздохнув, сказал:

— Говорят, ваше расследование в Суссексе зашло в тупик.

— Кем бы ни был убийца, он необыкновенно умен. Ничего подобного не встречал, — ответил Ратлидж. — Но я уже начал разбираться, когда меня отозвали. Впрочем, констебль Уокер очень способный полицейский и быстро введет в курс дела мою замену.

Хаббард кивнул, взял папку, лежавшую отдельно на столе, открыл и, прочитав еще раз сообщение, сказал:

— Меня информируют, что инспектор Майклсон уже готов арестовать преступника. Может быть, уже произвел арест к этому времени.

Это было неожиданно.

— Рад слышать, — помолчав, сказал Ратлидж искренне, — было очень важно найти убийцу до того, как он снова нанесет удар. Вы можете назвать его имя?

— Да, это Карл Хопкинс. Всегда сочувствовал немцам, кажется.

Если вначале Ратлидж был удивлен, то сейчас лишился дара речи.

Немного опомнившись, он спросил:

— Хопкинс? Я как раз собирался его допросить, но меня в этот момент отозвали. Вряд ли он действительно сочувствовал врагу. Наверное, немного помешался от горя, когда на войне погибли оба его брата. Родной брат, воевавший на нашей стороне, и двоюродный — на стороне противника.

— Значит, инспектор Майклсон сделал свои выводы. Например, что у Хопкинса умелые руки и он вполне мог изготовить поддельные медальоны, чтобы сбить с толку полицию.

— Но на чем основаны его подозрения?