Одиночный выстрел

Появлению Людмилы старший лейтенант медицинской службы не удивился. Он сразу понял, что случилось нечто страшное для нее. Лицо снайпера Люды оставалось неподвижно-спокойным. Только слезы безостановочно катились у нее из глаз и падали на светло-оливковую ткань гимнастерки.

— Он тяжело ранен, — сказала старший сержант каким-то глухим, незнакомым Борису голосом. — Если можешь, спаси его…

Алексея Киценко подготовили к операции очень быстро. Борис, одетый в халат и шапочку, с марлевой повязкой на лице и руками, затянутыми в белые резиновые перчатки, заглянул в лицо своего особого пациента. Как опытный хирург он уже умел определять по глазам и мимике больного его состояние и самое главное — остались ли в израненном теле силы для борьбы за жизнь, без которых ему, врачевателю, с задачей не справиться.

«Плохо дело!» — печально подумал Чопак, поймав отстраненный, затуманенный взгляд командира второй роты.

Правую руку пришлось отнять сразу, она держалась на одном сухожилии, плечевой сустав представлял собой кровавое месиво из костей и мышц. Кроме того, семь осколков разной величины попали в спину младшему лейтенанту. Три Борис извлек. Но остальные, пробив межреберное пространство, очутились в легких. Это были травмы, несовместимые с жизнью.

Викинг умер в середине дня 4 марта, на руках у Людмилы. Видя, в каком она состоянии, Борис хотел забрать у Павличенко ее любимый ТТ. Он опасался, что Люда предпримет попытку самоубийства. Пистолет она ему не отдала. Но оцепенение, в котором пребывала сейчас его возлюбленная, внушало молодому хирургу большое беспокойство. Ни плакать, ни говорить она не могла. Отводила глаза и смотрела куда-то вдаль. Сильнейший психологический шок требовалось снять немедленно. Чопак отвел ее в ординаторскую, дал ватку, пропитанную нашатырем, налил полстакана разведенного спирта и заставил выпить.

Алкогольные пары подействовали, она покорно пошла за ним. Борис поместил Людмилу в своей комнате, уложил на постель, накрыл одеялом. Его смена продолжалась, врача ждали другие раненые. Он погладил ее по руке, коснулся губами лба. Павличенко словно очнулась, посмотрела на него с надеждой, как на единственного здесь близкого ей человека, и задала вопрос, который будет мучить ее много дней и ночей:

— Боря, скажи мне, почему это произошло именно с НИМ?..

Похороны состоялись на следующий день на Братском кладбище. Присутствовали все офицеры 54-го полка, свободные от дежурств, его командир майор Матусевич, военный комиссар старший политрук Ефим Мальцев, многие солдаты из второй роты. Комполка сказал короткую, но прочувственную речь. Потом с младшим лейтенантом попрощались его подчиненные. Когда гроб опускали в могилу, прозвучали залпы военного салюта. Мальцев спросил Люду, отчего она не салютует умершему супругу из пистолета.

— Не артистка я, чтоб в воздух стрелять! — услышал он резкий ответ. — Мой салют будет по фрицам. Обещаю уложить еще сотню, не меньше…

Однако исполнение этого обещания пришлось отложить на некоторое время. После гибели Алексея Киценко Люда долго не находила себе места, чувствовала, что нет у нее прежнего душевного равновесия, а с такой ярой ненавистью к врагу выходить на огневую позицию нельзя, не получится точного попадания. Ненависть снайпера должна быть совсем другой: медленной, расчетливой, холодной.

Отчасти ее успокоили письма от родных. Сын Ростислав сообщал новости своей школьной жизни. За диктант по русскому языку у него «отлично», за устный ответ по арифметике — «хорошо». Но больше всего ему нравится учебник «Родная речь» и в нем — рассказ про полководца Александра Васильевича Суворова. Русские всегда побеждают врагов Отечества, иначе и быть не может.

Несколько раз перечитав короткие предложения на разлинованном листе бумаги, заполненном каллиграфическим почерком Моржика, Людимила задумалась. Надо что-то рассказать десятилетнему ребенку о той войне, которая идет сейчас на территории их родной страны. Это небывалая, невиданная прежде война, развязанная гитлеровцами на уничтожение не армии противника, но целого народа. Не напугать бы маленького человечка, не внушить бы ему страх, неподобающий будущему солдату…

«Удмуртская АСС

Вавожский район, село Вавож, лесхоз

Беловой Елене Трофимовне.

15/II 1942.

Дорогая, любимая Ленуся!

За 9 месяцев впервые я получила от вас письма (2 — Валюшкиных, твои, Моржиньки и папы). Сегодня пишу каждому из вас. Ленуся, разве можно передать всю мою радость! Тебе трудно, но, роднуся, ты у нас в тылу, это самое главное. Ленуся, ты не можешь себе представить, что такое война современная. Как, моя роднуся, я переживала из-за тебя! На днях вышлю тебе справку, что я в армии, это улучшит немного материально. Теперь разреши о себе. Я — старший сержант, снайпер, мой счет 257.