Одиночный выстрел

По личному опыту Людмила знала, что для выработки «звериного чутья» при определенных врожденных наклонностях требуется не меньше четырех месяцев упорных занятий. Однако новый командир полка майор Петраш дал ей всего неделю и… пятьсот патронов — для упражнений и стрельбе. Она выбрала десять человек, обладавших более или менее точным глазомером, затем кратко рассказала им об основах ремесла: как правильно держать винтовку, целится, маскироваться — и доложила начальству о готовности своего подразделения к выполнению боевых задач…

На подходе к хутору они увидели почерневший остов грузовика и опрокинутый мотоцикл с коляской. Обгоревшие трупы солдат в касках-макитрах валялись и тут, но — по обочинам узкой грунтовой дороги, разбитой снарядами. Она вела прямо к распахнутым настежь воротам.

У самых ворот стоял небольшой двухтонный бронетранспортер «Малакса» с разорванной левой гусеницей.

На прицепе у него находилась гусеничная же повозка с бочками, ящиками, большим брезентовым свертком. Как и хуторские постройки, бронетранспортер почти не пострадал от огня, но его экипаж отсутствовал. Оба полусферических броневых колпака были открыты, бензиновый двигатель еще сохранял тепло.

Солдаты приблизились к дому. Людмила постучала кулаком в запертую деревянную дверь:

— Эй, хозяева!

Никто не отозвался.

— Откройте, это — Красная Армия!

За дверью послышались шаги.

— Откройте, это — Красная Армия! — громче повторила Люда.

С внутренней стороны двери один за другим скрипнули три засова. Она медленно отворилась. На пороге появилась женщина лет пятидесяти, закутанная в серый платок, с лицом печальным и невероятно измученным.

— Мы — из пятьдесят четвертого имени Степана Разина стрелкового полка, — сказала ей Люда. — Здесь будет находиться наблюдательный пункт.

— Женщина?! — безмерно удивилась хозяйка и окинула пристальным взглядом ладную фигуру в каске, плащ-палатке и с винтовкой за плечом.

— Да. Я сержант второй роты Людмила Павличенко. А вас как величают по имени-отчеству?

Поколебавшись минуту, хозяйка ответила:

— Серафима Никаноровна.

Людмила обернулась, показала рукой на брошенный бронетранспортер «Малакса» и задала вопрос:

— Не скажите ли вы нам, уважаемая Серафима Никаноровна, кто здесь был?

— Кто был? — лицо женщины исказила гримаса ненависти. — Румыны!

— Офицеры или солдаты?

— И те, и другие, подлые твари!

— А что случилось?

— Это — долгий разговор! — сказала, как отрезала, хозяйка.

— Мы никуда не торопимся, Серафима Никаноровна, — задумчиво произнесла Люда. — Мы пришли вас защитить. У нас есть приказ. Но мы не будем устраивать огневые точки ни в вашем доме, ни в вашем саду. Красноармейцы займут позиции вон там, у оврага. Противник получит достойный отпор…

Женщина в платке слушала сержанта Павличенко внимательно. Может быть, пока не верила, но хотела верить. За спиной у Люды она видела солдат в касках и с винтовками. Их простые русские лица внушали доверие. Значит, защитники есть. Только почему в начале сентября они ушли отсюда так внезапно? Почему отдали жителей на растерзание злобному врагу?

— Заходите, — Серафима Никаноровна широко открыла дверь дома. — Заходите и посмотрите, что они вытворяли здесь. И при этом называли себя православными, верующими людьми!

Снайпер Людмила до сего времени изучала румын и немцев через оптический прицел своей винтовки. Обычно они находились довольно далеко и иногда казались ей фигурками, вырезанными из бумаги. Пройдя с боями от Татарбунары до Одессы, она наблюдала разрушительное действие «войны моторов»: бомбежки, артобстрелы, танковые атаки. Уже одним вероломным вторжением на территорию мирного государства рабочих и крестьян агрессор взял на себя огромную вину. Равномерно нажимая на спусковой крючок «трехлинейки», она думала о холодной ненависти к захватчикам. Именно холодной, поскольку меткий стрелок не должен поддаваться никаким сильным эмоциям.

Однако рассказ Серафимы Никаноровны было невозможно слушать отстраненно. Те, кто якобы хотел освободить нашу страну от большевизма, вели себя здесь как отпетые разбойники. Конечно, первое, что они сотворили, это расстреляли на окраине деревни Татарка мирных ее жителей — евреев, цыган и коммунистов. Затем отправились бродить по дворам поселян, где старались отобрать все подряд, но в основном — продукты.

Наверное, солдат в армии румынского короля никогда не кормили досыта. На хуторе Кабаченко они моментально переловили всех кур, закололи штыками поросят, увели в неизвестном направлении корову с теленком. По-хозяйски расположившись в доме, они перевернули его вверх дном в поисках золотых украшений и других мало-мальски ценных вещей.

Чумазые рожи дикарей, их лихорадочно горящие глаза, скрюченные пальцы жадно рывшиеся в чужих сундуках и комодах, вонючая, давно не стираная одежда, бесконечное обжорство и пьянство — такой представала картина вражеского нашествия в словах Серафимы Никаноровны. Впрочем, это было еще не все. Отвернувшись, она смахнула слезу со щеки:

— Ладно бы куры. Но моя дочь…

— Она жива? — участливо спросила Люда.

— Пока жива, — ответила хозяйка и зарыдала в голос.