У меня есть кот по кличке Маяк. Обожаю его! Вот, кто, воистину, по-настоящему, важен для меня. Мы вместе смотрим сериал "друзья", едим мороженое (он тоже предпочитает шоколадное ванильному), а из книг предпочитает детективы. На них он спит! История наречения его таким именем проста: это был подарок в момент глубочайшего плохого настроения и в итоге существенно поднявшегося после того, как мне вручили пушистый комок. Теперь я зову его так: эй, маяк моего хорошего настроения! И кот запрыгивает на мои колени, массажируя когтями мою усталость и помогает мне учить уроки. Кроме меня, Маяк никого не признает своим хозяином. Да и меня, если честно, предпочитает считать другом, нежели тем, от кого зависит его существование. Дело в том, что у кота обнаружился характер. Это стало для меня откровением, но в последующем еще больше способствовало моей любви к питомцу. Маяк мог не пускать меня на прогулку – откровенно нагадить мне в туфли. А потом выяснялось, что в этот день внезапно пошел дождь, Мона вымокла на пляже, где часто собираются компании подростков. Или вдруг Маяк мог обидеться и игнорировать мои ласки, а все потому, что я вовремя не вымыла его лоток. В общем, с котом у меня установилась особенная душевная связь. Он особо не надоедал, но был всегда рядом, когда я в нем нуждалась…
Следующим по важности в моем "кругу доверия" был папа. Во взрослую жизнь я унесла с собой его чувство юмора. Он никогда не унывал, верил в лучшее, постоянно отвлекался от рутины и спасал себя то чтением, то творчеством. Наверное, поэтому я считала его более интересным, чем свою красивую мать, которая обожала светскую жизнь и сплетни. Папа был вдумчивым, он мог дать по-настоящему важный совет. Мама же стремилась все приукрасить и "подать в выгодном ракурсе". Точно таким же получился мой брат. Мама, потеряв всякую надежду на мои выдающиеся способности, переключилась на Брэндона, а меня отправила в тень. Там я и пребывала, пока не научилась раскрашивать свою жизнь так, как считала нужным.
В то утро, прохладное от первых снежинок, я вышла пораньше и шла вдоль знакомых домов, провожавших меня молчанием зашторенных окон. Папа отправился в командировку, мама уже была при полном параде в престижном офисе, Брэндона подвозил школьный автобус. Я же куталась в новый теплый шарф и размышляла вместе с размеренностью своих шагов о том, как проведу свой день. Не знаю, могло ли это быть случайностью, но я заметила этого парня, стоящего у школы в черном прикиде, рассматривающего в сером тумане лужайку и явно наслаждавшегося своим одиночеством. О том, что это был новенький по имени Виджей, что его определили в наш класс и что он теперь делит со мной парту, я узнала спустя двадцать минут после этого растянувшегося по времени момента, когда мне показалось, что все пространство вокруг изменилось и я могу почувствовать настроение единственного человека, попавшего в поле моего зрения. Я никогда не забуду, каким я увидела его: настоящим, не прикрытым маской ложного превосходства. Может это и сыграло решающую роль в моем отношении к Виджею. Я долго не имела возможности объяснить ему, почему относилась иначе, чем те, с кем он начал общаться после того, как школьный мир поглотил его. Если бы всем выпадала возможность видеть людей свободными от ярлыков и привычек поведения, то жизнь стала бы сказкой. Увы, общество предъявляет высокие требования, и уж лучше ты потеряешь свою сущность, чем будешь страдать изгоем за то, что мыслишь иначе. Я рада, что не поддалась в тот день колючим замечаниям своих одноклассников и выскочек-старшеков. Да, Виджей подрался в первый день. Почти сразу все узнали, что он испорченный сынок богатенького папы-бизнесмена. И записали новенького кто в "близкие друзья", кто в "лютые враги".
Мона втюрилась так сильно, что болтала без остановки о том, как мне повезло, что я весь год буду сидеть рядом. А мне больше интересно было стихотворение Есенина, которое задали учить на литературе.
– Ви, помоги с домашкой!
– Отвали, Брэнди, делай сам!
– У меня тренировка по футболу, не будь такой заразой!
От звуков голоса моего брата, начинала гудеть голова. Я закрывала двери, надевала наушники и включала Никлбэк, чтобы поймать настроение. Вечером дом наполнялся ненавистной мне суетой, и я была благодарна богу за то, что имела свою комнату, на которой висела табличка с надписью: валите отсюда! Поначалу маму озадачивали мои требования стучать, прежде чем войти и вообще, почаще обходить мою комнату. Но с тех пор, как мне стукнуло 16, мама наконец признала во мне взрослеющую личность и стала уважать понятие "личное пространство".