Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)

В конце концов ему пришло на ум, что среди его пятерых ребятишек есть тринадцатилетний шкет, может, и впрямь его родной сын. Баркхаузену всегда казалось, что этот парнишка с шикарным именем Куно-Дитер, может, все-таки его родной сын, хотя Отти постоянно твердила, что он от графа, крупного землевладельца из Померании. Но Отти всегда любила прихвастнуть, что подтверждало даже парнишкино имечко – якобы в честь папаши.

С тяжелым вздохом Баркхаузен решил взять мальчишку с собой – как запасного наблюдателя. Ему это обойдется в мелкий скандал с Отти и марку-другую для мальчишки. Мысли Баркхаузена вновь отправились по кругу, мало-помалу теряя ясность, и в итоге он все же уснул.

Глава 29 Маленький шантаж

Как уже сказано, тем утром госпожа Хета Хеберле и Энно Клуге позавтракали почти молчком и приступили к работе в магазине, бледные от почти бессонной ночи и глубоко погруженные в собственные мысли. Хета Хеберле думала о том, что завтра Энно непременно должен уйти, а Энно – что нипочем не даст выставить себя за порог.

В этой тишине в магазин вошел первый покупатель – долговязый мужчина – и сказал госпоже Хеберле:

– Послушайте, у вас там в витрине волнистые попугайчики. Сколько стоит парочка? Непременно парочка, я всегда считал, надо держать их парами… – Тут Баркхаузен всплеснул руками и, разыгрывая удивление, нарочито плохо разыгрывая удивление, окликнул Клуге, который как раз вознамерился тихонько скрыться в подсобке: – Ба, неужто ты, Энно! Я-то гляжу и думаю: не может это быть Энно, что ему делать в зоомагазине? А все же это ты, приятель! Как поживаешь?

Энно, вцепившись в дверную ручку, замер как вкопанный, не в силах ни убежать, ни ответить.

Хета Хеберле изумленно смотрела на долговязого, который так дружески говорил с Энно, губы у нее задрожали, ноги стали как ватные. Вот она, опасность, значит, он все-таки не врал, гестапо вправду его разыскивает. Потому что этот дылда с трусливой и одновременно жестокой физиономией наверняка гестаповский шпик.

Но когда опасность стала реальностью, Хета Хеберле дрожала только телом. Дух ее был спокоен и говорил ей: сейчас Энно в опасности, и, каков бы он ни был, ты никак не можешь бросить его на произвол судьбы.

И она сказала этому человеку с колючим, все время ускользающим взглядом, впрямь похожему на махрового шпика:

– Может быть, выпьете с нами чашечку кофе, господин… как ваше имя?

– Баркхаузен. Эмиль Баркхаузен, – представился шпик. – Я старый приятель Энно, давний кореш. Какой замечательный номер он провернул вчера с Адебаром, а, госпожа Хеберле? Мы с ним встретились в спортивном баре… он вам не говорил?

Хета глянула на Энно. Тот по-прежнему стоял, держась за ручку двери, как в тот миг, когда Баркхаузен дружески к нему обратился. Воплощение беспомощного страха. Нет, он ничего не сказал ей о встрече со старым знакомцем, напротив, утверждал, что никого из знакомых не видел. Значит, опять обманул – себе же на беду, ведь совершенно ясно, как этот шпик обнаружил его прибежище. Сказал бы вчера вечером, можно бы успеть его спрятать…

Однако сейчас не время пенять Энно Клуге, не время уличать его во лжи. Сейчас время действовать. И она повторила:

– Давайте-ка выпьем кофейку, господин Баркхаузен. Покупателей сейчас немного, Энно, ты присмотришь за магазином. А я потолкую с твоим приятелем…

Хета Хеберле превозмогла и телесную дрожь. Она думала лишь о том, как было тогда с ее Вальтером, и черпала силы в этих воспоминаниях. Знала ведь, ни дрожь, ни слезы, ни призывы к милосердию тут не помогут, нет у них сердца, у этих гитлеровских и гиммлеровских палачей. Если что и поможет, так это мужество, бесстрашие, смелость. Они думают, все немцы трусы, вот как Энно сейчас; но она не трусиха, нет, Хета, вдова Хеберле, не трусиха.

Своим спокойствием она заставила обоих мужчин безоговорочно подчиниться. Выходя в комнату, она добавила:

– И без глупостей, Энно! Бежать бессмысленно! Подумай о том, что твое пальто висит в комнате, да и деньги у тебя в кармане вряд ли найдутся!

– Вы умная женщина, – сказал Баркхаузен, усаживаясь за стол и глядя, как она ставит перед ним чашку. – И энергичная, а я и не догадывался, когда вчера вечером впервые вас увидел.

Их взгляды встретились.

– Ну вообще-то, – поспешно добавил Баркхаузен, – вы и вчера вечером действовали энергично, когда он елозил перед вами на коленках, а вы захлопнули дверь у него перед носом. Небось до утра ему не открыли, а?

При этом наглом намеке щеки Хеты Хеберле слегка зарумянились, выходит, у этой постыдной, отвратительной сцены вчера вечером даже свидетель был, вдобавок такой мерзкий! Но она тотчас овладела собой и сказала:

– Полагаю, вы тоже человек умный, господин Баркхаузен, и мы не станем сейчас говорить о мелочах, а обсудим серьезный вопрос. Полагаю, речь пойдет о сделке?

– Может быть, очень может быть… – торопливо заверил Баркхаузен, невольно оробев от темпа, заданного этой женщиной.