Читаем Один толстый англичанин полностью

Роджер не стал слушать, как Мечер излагает собственную, препошлейшую, версию чосеровского «Рассказа франклина». Чем дольше этот парень говорил, тем знатней головомойку или взбучку хотелось ему задать, но для этого было еще слишком рано. Требовалась полночь, и чтобы все успели порядком набраться. К тому же не мешает получше прощупать противника, прежде чем идти на него атакой. Роджер отбросил идею огорошить его, смутить таким, например, вопросом, что же смешного он находит во всей этой белиберде. Тактическое чутье подсказывало, что Мечер более чем готов к такому повороту и легко выкрутится. Поэтому он предпочел наблюдать за женщинами. То, что Сюзан Клайн явно не чаяла души в своем отвратительном спутнике, неприятно поражало его. Хотя и не в его вкусе, она тем не менее была привлекательна, далеко не так, как Элен, но все же чересчур для этого умника, такого, видите ли, современного, такого оригинального, такого экстравагантного. Вечно хорошенькие женщины липнут ко всяким ужасным типам.

Почему же в таком случае Элен не липнет к нему, Роджеру, почему его многолетние усилия не имеют особого успеха? Конечно, он не считал себя по-настоящему невыносимым, разве лишь временами. Однако нужно обладать несравненно большей склонностью к самообольщению, чем он, чтобы не замечать очевидного, даже на первый взгляд: что Роджер Мичелдекан, эсквайр, все-таки чуточку несносней, чем, допустим, доктор Эрнст Банг. Беда в том, что Элен, как все женщины, не давала себе труда присмотреться к человеку. Поэтому он почти не имел шанса продемонстрировать ей важность таких, например, вещей, как интеллект, зрелость и индивидуальность.

Он тайком поглядывал на Элен. То, что он видел, заставило его желать, чтобы не существовало такой вещи, как секс. Светлая прядка соблазнительно выбилась из прически. Белое платье как будто село за последние час или два, стало ей чуточку тесно. Или такой вариант: она надула его, еще влажное от попавших брызг, в определенных местах велосипедным насосом. И при этом изображает просто женщину, довольную собой.

В миссис Эткинс, по крайней мере, не было подобного притворства. Она стояла в не слишком изящной позе, рассеянно глядя то на свой стакан, то на Мечера, то, реже, на мужа в другом конце комнаты, который без передышки смеялся. Роджеру казалось, что порой в ее широко распахнутых глазах вспыхивал настоящий интерес, хотя, даже если таковое действительно имело место, он никак не мог определить, куда в эти моменты был направлен ее взгляд. Выражением подавленности и усталости ее взгляд кого-то напоминал ему. Но, кого именно, вспомнить не удавалось.

Последовало приглашение к столу – ни минутой раньше, чем проголодавшиеся гости созрели для того, чтобы самим проявить инициативу. Полукруглой каменной лестницей все последовали вниз, в столовую, и Строд Эткинс умудрился по пути трижды споткнуться, причем однажды вцепился Роджеру в лацкан, чтобы не упасть. В столовой на окнах были задернуты шторы, не пропускавшие свет с улицы, – образец народного ткачества, как пояснила Грейс, в оловянных витых подсвечниках горели свечи желтого воска. Над широким очагом на полке красовалась глыба голубоватого камня, которой то ли индейцы, то ли эскимосы придали некоторое сходство с человеческой фигурой. Салфетки под приборами, вместо того чтобы, как водится, изображать ради просвещения гостей сцены первых заседаний Конгресса или же карту Пенфигвамии, были обычные льняные. Но не сами они интересовали Роджера, а то, что стояло на них. А на них стояли блюда с золотыми ободками, на которых горой высились раковины клемов, заполненные горячим крабовым мясом в сухарях. Эта картина, как и мысль, что во время обеда не слишком-то удобно договариваться с дамой относительно постели, примирили его с тем, что пришлось занять место между Эрнстом и миссис Эткинс на противоположном от Элен конце стола.

Роджер принялся за еду. Рядом с ним стояла хлебная корзинка, покрытая салфеткой. Под ней он обнаружил горячие итальянские булочки, пропитанные чесночным маслом. Он решил, что не притронется к ним, но потом вдруг обнаружил одну у себя в руке. Решение ею и ограничиться имело тот же результат. К тому времени как из-за плеча появилась черная в белой перчатке рука служанки и поставила перед ним жареного цыпленка по-виргински, ему стало ясно, что теперь он ни за что не остановится, а там будь что будет. К цыпленку подавались репа, зеленый лучок – отказываться от которого после чеснока не было никакого смысла, – кукуруза целым початком и растопленное масло. Острый как бритва нож, чтобы разрезать початки, и метелочка, чтобы окропить их маслом, переходили из рук в руки. Роджер рьяно пользовался обоими инструментами.

Перейти на страницу:

Похожие книги