Яша выдохнул и улыбнулся. Сколько бы ни было человеку лет, всегда есть тот, кто с полным правом может назвать его сучонком и сказать утешительно: «Не гордись…»
С полным правом.
Или без права.
Муж ее, товарищ Кравченко, тоже так всегда говорил. «Не гордись, сынок. Перед партией разоблачиться – это как перед матерью. Голым партия тебя принимает, голым и в гроб кладет. Потому что у тебя есть только твоя жизнь, а у партии нашей – вечность».
Разговоры с ним были всегда тяжелыми, липкими, похожими на варенье, случайно попавшее в волосы и застывшее там: вроде сладко, но стыдно и больно.
После Высшей партийной школы товарищ Кравченко сел в области, в кадровом отделе обкома. Оттуда вершил судьбы. Не мелкие, для общества не интересные, а те, которые окрылялись решениями съездов и претендовали на то, чтобы носить за собой переходящее красное знамя всюду, куда бы ни послала их страна.
Перспектива к Якову пришла по случаю. После школы он поступил в экономический техникум, ушел в армию, вернулся, а техникум – бац – и институт, целый даже университет. Будущая профессия оказалась скучной и необязательной. Эта мысль была плохая, Яков гнал ее, чтобы не засиживалась. А если гнать не удавалось, переодевал в правильные слова и радовался тому, что вместе с молодыми специалистами всегда и всюду будут работать Маркс и Ленин. Основоположники экономики и всего самого главного.
Чтобы плохое не ныло, не выскакивало вражеским голосом, Яков отдался комсомолу. Вышел с инициативой – помочь разнорабочими флюсо-доломитному комбинату. Но не воскресником, один раз – и в дамки, а дежурными студенческими бригадами. Наташа Волокова, секретарь, инициативу согласовала и вместе с Яковом возглавила. Они с Наташей были как серп и молот – пылали идеей до полного иногда сгорания рукояток. Такая была у них общая шутка. Про рукоятки. Про свадьбу сначала тоже шутили. Наташа Волокова говорила, что есть у нее кандидат – человек взрослый, с положением. Но Яков есть тоже. И это не соцсоревнование, а проверка единства взглядов и истинности чувств. Рукоятка Якова проходила проверку по понедельникам и четвергам в женском общежитии, где Наташа Волокова жила с одной только деликатной соседкой. Потому что была Наташа в университете на особом счету. А на вторник приходились посещения взрослого человека. Счет был два один в пользу Якова на этом фронте. И миллион миллиардов до неба – ноль на фронте активной жизненной позиции. Взрослый ухажер метался между женой и Наташей, и двигатель его приходил в негодность, глох где-то на середине пути. Зато у них с Наташей были аборт и нарушение детородной функции как его следствие. Яков не должен был расплачиваться за чужую халатность. «Честность, принципиальность и культурность – вот чего должна хотеть каждая советская девушка от своего спутника жизни».
Наташа Волокова была похожа на гвоздь. Гвоздик. И некоторое время Яков был уверен, что таких девушек производят на особых, секретных фабриках. Но не было никакой тайны. Был детдом, куда Наташа попала во время эвакуации, в сентябре сорок первого, будучи несознательным полуторагодовалым младенцем. Все, что у нее было, ей дало государство. И она имела четкий жизненный ориентир: отслужить и отработать. Вслед за ней Яков читал передовицы газеты «Правда», научился подчеркивать важное в них карандашом и ставить на полях аккуратный восклицательный знак. Брал в библиотеке «Справочник пропагандиста и агитатора». Им тоже хорошо подковывался и вооружался. Строго одергивал-поправлял Наташу, которая усваивала материал больше на слух, а читала как раз невнимательно. «Фашиствующие молочники», – говорила она на политинформациях. Хорошо, что никто не смеялся. Потому что в капиталистическом мире вполне такое могло быть: молочники со свастикой, прочие торговцы и спекулянты – с портретом Гитлера. Компрадорская торговая буржуазия. Картинка складывалась, но Яков… товарищ Орлов или даже Яков Никифорович тихонько шептал: «Молодчики… Молодчики…» И все понимали, за кем перевес и четкая линия партии.
Сама собой складывалась у Якова Никифоровича биография. И в тоскливых, упаднических мыслях о Марии, о живой, а потому возможной Марии, он находил горькое удовольствие отречения. Получалось думать, что не по слабости или трусости и не из-за Левки даже Яков Никифорович потерял ее, а ведомый вперед идеей.
В райкоме комсомола Наташе Волоковой предложили укрепить собой ряды нарождающейся кафедры научного коммунизма. Этот ответственный участок работы требовал дальнейшего обучения в аспирантуре и подготовки диссертации. Наташа откликнулась на призыв. Не радостно, потому что учиться не любила, но ответственно. В своей научной работе Наташа Волокова хотела сразиться с Гегелем, Кантом и другими мертвецами-идеалистами, которые ушли из жизни, так и не поняв, что будущее человечества – за коммунизмом.
«Находится за коммунизмом? – спрашивал у Наташи Лёвка. – То есть наступит сразу после него?»
«Дывы, знову зцепылысь», – ухмылялся отец.