Один современный миф

Итак, «четырехмерный» фон картины представляет собой «видение» в обоих смыслах этого слова: как от «видеть», так и от «быть видимым». Кажется делом чистого случая, что картина получилась именно такой; она могла бы быть совершенно иной, если бы обстоятельства момента сложились по-другому. Зрелище этих бесцельно разбросанных по едва намеченной поверхности округлых пятен, большая часть которых служит глазами для трудноразличимых, полуживотных-получеловеческих лиц, лишенных какого-либо определенного выражения, не способно возбудить наш интерес. Любая попытка установить контакт с таким пейзажем кажется невозможной, ибо чисто случайные конфигурации не пробуждают в человеке чувства соучастия — особенно если в них нет привлекательности эстетического порядка. Их случайный характер превращает любую попытку истолкования в пустую спекуляцию. И только профессиональный интерес психолога — интерес, столь часто остающийся непонятным для непосвященных, — побуждает его следовать смутному инстинкту поиска порядка, используя для этой цели самое простое и изначальное из средств — счет. Когда сопоставимых признаков мало или их вообще нет, единственной схемой упорядочения остается число. С уверенностью можно говорить только о том, что маленькие диски или дыры на анализируемой картине обладают округлой формой, и что большая их часть выказывает сходство с глазами. Подсчет этих элементов приводит к цифрам и сочетаниям, которые выглядят совершенно случайными и повторение которых кажется крайне маловероятным. Вот почему в подобных случаях следует попытаться избавиться от статистического или экспериментального образа мышления: ведь, скажем, научный анализ нашей картины дал бы нам такое количество цифр, что мы бы попросту не знали, что с ними делать. Экспериментальные исследования в нашей области возможны, только если опыты легко воспроизводимы за короткий промежуток времени (как, например, опыты Дж. Б. Райна). Но разбираемая картина — это сложный и уникальный объект; со статистической точки зрения о нем можно сказать лишь, что он ничего не означает. Тем не менее, поскольку наши интересы сосредоточены в области психологии, мы имеем право предполагать за подобным курьезом определенную значимость — хотя бы в связи с тем, что сознание невольно поддается его нуминозному воздействию. Вот почему есть смысл обратить внимание на данное произведение — независимо от степени его неправдоподобности и иррациональности; оно этого заслуживает, ибо является важным фактором, влияющим на психические процессы. И все же не надо забывать, что констатации в данной области вовсе не обладают силой доказательств.

Психология — в той мере, в какой она практически затрагивает конкретного человека, — не может удовлетворяться средними значениями, поскольку они говорят только об общих принципах поведения; она должна самым внимательным образом отнестись к исключениям индивидуального порядка, остающимся за рамками статистических подсчетов. Настоящий, глубинный смысл человеческой души не в ее усредненных характеристиках, а в ее уникальности и неповторимости, то есть свойствах, которые с научной точки зрения ничего не значат. Благодаря экспериментам Райна — если не благодаря собственному практическому опыту — мы теперь знаем, что невероятные события все-таки происходят, и что наше видение мира, дабы соответствовать действительности, должно учитывать также и проявления невероятного. Подобный взгляд на вещи — кощунство для тех, кто предпочитает чисто научный образ мышления; следует, однако, напомнить, что без исключений не было бы статистики, и что для реальной, практической жизни исключения зачастую оказываются намного важнее усредненных правил.

Наша картина позволяет a posteriori сделать некоторые выводы относительно природы феноменов «небесного происхождения». «Небо» — это не просто воспринимаемое нашим зрением воздушное пространство голубого цвета или Вселенная, заполненная звездами; оно является человеку как четвертое измерение — нечто совершенно чуждое, населенное человекоподобными и зооморфными сверхъестественными существами, полное темных дисков и округлых дыр. Что касается дыр, то они, по всей видимости, трехмерны и лишены четвертого измерения. Как мы видели, задний план картины в целом имеет «водянистую» природу; он представляет собой нечто текучее и в этом смысле прямо противоположен «огненной» природе предыдущей картины. Огонь служит аллегорией движения, страсти и аффекта, тогда как вода, в силу своей особой, «прохладной» вещественности, обозначает пассивность, терпение, спокойствие, отрешенное созерцание; отсюда — утоляющая жажду «вода учености» (aqua doctrinae) и refrigerium — освежающая, прохладная вода жизни в раю, гасящая огонь чистилища, подобно «саламандре» алхимиков.