Один против всех

- Я же в партии с самого начала, еще и партии никакой не было, а я уже был. - Он начал зачем-то пересчитывать пальцы, сначала на одной руке, потом на другой и, наконец, сказал: - В 92-м году я познакомился с удивительным человеком, уникальным, самобытным… Мы с ним немножко это… - он провел пальцами по горлу, - немного, совсем по капельке, для разговора, и познакомились. Смешная такая фамилия у него - Демушкин, имени-отчества не знаю, инициалы - А. А. Он организовал тогда кружок, именно кружок, не партию, назывался «Кружок любителей русской нации». Собирались где придется, где-нибудь в садике, у кого-то на квартире, один-два раза в неделю… Время-то какое было, помните? Страна только что распалась, и какая страна - империя, держава! Умы - бурлили, как жить, что делать, вы же понимаете, нас, интеллигентов, такие вопросы будоражили всегда… Сколько умнейших вещей было сказано! Никаких стенограмм, конечно, не вели, и все пропало, ушло в песок…

Палыч шмыгнул носом и потянул руку к стакану:

- Плесните, Совков!

Я плеснул, Палыч выпил, уронил голову на руки.

«Сейчас заплачет», - подумал я.

Но Палыч затянул:

- Черный ворон, что ты вьешься…

- Вот этого не надо, - строго сказал я.

- Вроде как положено, - обиженно заметил Палыч.

- Не сейчас, позже…

- Ладно. Вся эта наша благодать продолжалась до… - он задумался, снова начал пересчитывать пальцы, - до девяносто пятого года. В наш кружок пришел, нет, затесался человек, теперь-то я понимаю - инородец! Я и фамилии его не помню, шустрый такой, чернявый, он без ведома уважаемого господина Демушкина зарегистрировал партию - «Партию угнетенного русского народа „Русский путь“» и себя - в качестве главы партии. Истинный наш глава, духовный вождь, гуру - ушел, с ним многие ушли, где они, что, - я не знаю…

- А вы остались?

- А я остался, - вздохнул Палыч. - Куда я денусь, здесь хоть деньги какие-то платят и идейно я близок. Плесните, Совков!

Он выпил, понюхал обтрепанный рукав пиджака, спросил, не пора ли затягивать песню, я ответил, что все еще рано, и спросил, что же было дальше.

- Дальше, - Палыч задумался совсем ненадолго. - Шустрый и чернявый куда-то исчез, с партийной кассой, между прочим, и в двухтысячном году пришел кто-то другой, богатый, я его даже не видел… Особняк купили, развернулись, дай Бог каждому. Филиалы по всей стране, а откуда люди берутся - неясно, в партию никого не принимают, я сколько людей приводил, хороших, честных, истинных россиян… С Тимофеем поговорят - и все! Не подходят, червоточина в них! Почему не подходят, какая червоточина, черт его знает!

- Что за Тимофей? - спросил я.

Палыч удивился, попросил плеснуть, выпил.

- Тимофей - это ж региональный председатель «Русского пути», вы разве не знаете?

- Знаю, - успокоил я его.

Палыч пристально на меня посмотрел.

- Что-то лицо у вас другое, господин Совков, не такое, как в гостинице было!

- Водка плохая, - объяснил я.

- Плесните, - грозно сказал Палыч, понюхал стакан, залпом выпил и согласился. - Плохая. Травят людей, инородцы! Ужо им, недолго осталось!

- Дело у меня к вам, Палыч!

- Слушаю, - Палыч опять вскочил, роняя мебель и пугая кота Сеню.

- Могу я у вас пожить день или два? Из гостиницы пришлось съехать, враги прознали, вы понимаете?

- Понимаю, - он уронил голову на грудь, - инородцы!.. Черный ворон, что ты вьешься над моею головой…

- Так я могу у вас пожить пару дней?

- Конечно! Мы, правда, ремонт затеяли делать, но ради партии… Живите, сколько нужно!..

- Вы у нас жить будете? - в дверях появилась ушедшая переодеваться девушка Маша. - Кайф! Мне кажется, вы такой интересный человек, так хочется узнать вас поближе…

- Дочурка моя, Маша! - объяснил Палыч.

- Да мы знакомы.

- Уже? Ну, Машка, ты даешь! Выпьем, как у нас принято, на троих!

- Я водки не буду, - сказала Маша. - Пойдемте, Совков, у меня шампанское есть!

Я посмотрел на уснувшего Палыча и поднялся.

- А может, пойдем погуляем?..

- А потом погуляем, - Маша подхватила меня под руку и повела в глубь квартиры…

* * *

Ночью снился ужасный, кошмарный сон - огромная каменная глыба рухнула на меня со страшной высоты, придавила грудь, мешая дышать, и время от времени ворочалась, чтобы усугубить мои страдания. Было в этом что-то эпическое, пришедшее из греческой мифологии - Прометей с пожираемой печенью, Сизиф с камнем, Данаиды с бездонной бочкой…

Дышать становилось все тяжелее и тяжелее, и я попробовал пошевелиться. Получалось плохо, и я открыл глаза - в нескольких сантиметрах от меня тлели два злых зеленых огонька.

- Боже! - прошептал я, - Боже ж ты мой!

- Что ты сказал, милый? - донесся до меня женский голос, в комнате вспыхнул свет, и я взглянул правде в глаза - у меня на груди лежал кот Сеня - рыжая мясистая туша с огромными, недовольными жизнью глазами. Он поднялся, выгнул горбом спину и зевнул мне прямо в лицо.

- Кисонька, ты кушать, наверно, хочешь? Пойдем я тебя покормлю.

Кот спрыгнул, позволив мне вздохнуть полной грудью.

- Ты не спишь, милый? Я покормлю Сеню и приду, ладно?..

А утром позвонил Черных, злой, дерганый, говорил почему-то с трудом, через силу, как астматик в разгар приступа.