Один против Абвера

— От этого что-то изменится, Евгений Романович? — спросил Алексей. — Я обладаю всеми полномочиями. Так уж судьба распорядилась, что вы вошли в круг подозреваемых. Последняя ночь наглядно убедила меня в том, что при штабе полка работает крот. Он уничтожил несколько наших людей. Свою вину в случившемся мы не отрицаем. Дело не в этом. Мне плевать, какие чувства вас обуревают, Евгений Романович. Сидите и не дергайтесь. Вы майор, замполит полка, а все равно букашка, уяснили? Вами пренебрегут, вас растопчут. Если полезете в бутылку, то это произойдет уже сегодня. Я достаточно ясно выражаюсь?

Он стремительно обзаводился врагами, понимал, что они никуда не денутся даже в том случае, если крот будет взят. А в обществе, где процветает доносительство, это равносильно приговору.

Замполит продолжал что-то гневно вещать, но Алексей уже не слушал его. Он уперся в тупиковую стену как баран в ворота, задумался на минутку.

Потом капитан контрразведки СМЕРШ решительно повернулся, зашагал обратно, вставил ключ в скважину навесного замка, откинул скобу.

— Выходите, Гуляев! — приказал он.

Арестант сделал удивленные глаза, облизал губы, чуть поколебался, покинул клеть и встал лицом к стене.

Алексей постучал его по плечу и проговорил:

— Я показывал вам фотографии, Гуляев. Вы никого не признали. Сейчас мы с вами пройдемся мимо камер, и вы снова посмотрите на этих людей. Один из них имеет отношение к вашей школе. Глядите внимательно, вспоминайте. Я вас не тороплю. Если увидите знакомого человека, сразу говорите мне. Пока это единственное, что вы можете сделать для Родины. А дальше посмотрим. Договорились?

Гуляев закивал.

— Вперед! — Алексей толкнул его в плечо.

Гуляев мешкал, тормозил. Саблин пихнул арестанта сильнее и перестарался. Тот споткнулся, ноги его перепутались. Он неловко взмахнул руками и растянулся на замусоренном полу. Хихикнул охранник в глубине коридора.

Саблин крякнул от досады, схватил Гуляева за шиворот. Тот энергично завозился, поднялся, пылая как факел.

— Простите, гражданин капитан. Бревно я неуклюжее.

— Вперед, Гуляев!

Тот боязливо подходил к зарешеченным камерам, облизывал губы, заглядывал внутрь так, словно испрашивал разрешения побыть гостем. Он стоял какое-то время, смотрел из-под косматых бровей, потом неуверенно двигался дальше.

Алексей всматривался в его лицо. Он заметил бы мимолетную мимику, движение мышц. Но пока ничего такого не было. Гуляев переходил от камеры к камере, старался держаться подальше от решеток.

Заключенные реагировали на это по-разному. Вахновский шипел, грубил сквозь зубы. Рожнов лежал, отвернувшись к стене. Он услышал приказ показать лицо, тяжело вздохнул, сел, сцепил руки на коленях.

— Представьте очки у него на носу, — посоветовал Алексей.

Тот всмотрелся и пожал плечами.

Капитан Кондратьев презрительно молчал. Чаплыгин таращился на Гуляева как на палача в маске, сглатывал.

У камеры майора Костина Гуляев сделал остановку. Он с какой-то отстраненностью смотрел на замполита, пыхтящего от злости, задумчиво жевал губу.

Алексей насторожился.

— Что пялишься, вражина? — прошипел пропагандист, впиваясь в Гуляева колючим взглядом. — А ну, брысь отсюда! Думаешь, я не знаю, кто ты такой?

Гуляев дернулся, вышел из оцепенения, развернулся и побрел обратно.

Он остановился у открытой решетки своей камеры, как-то жалобно глянул на Саблина и проговорил:

— Виноват, гражданин капитан, я снова все провалил, не узнал никого из этих офицеров.

— Представь их не в нашей форме, а в немецком мундире, в курсантском облачении.

— Представлял, не помогает.

— Почему задержался у последней камеры? Сиделец показался знакомым? — Алексей поедал глазами мятущуюся физиономию.

— Сначала показалось. Был похожий здоровяк в третьем курсантском взводе, Гаврила Башковец. Но тот моложе, да и помер он. На занятиях в лесу на сук животом напоролся, орал благим матом. Его пристрелил унтер-офицер Шмольтке.

— Ладно, иди в камеру.

Третий раунд допросов с пристрастием выдержали не все.

В девять вечера отворилась дверь. В кабинет, переполненный табачным дымом, заглянул Левторович, весь какой-то мучнистый.

— Командир, тут такое дело. — Голос оперативника ломался как у подростка. — Майор Костин умер.

Алексей подскочил на стуле. Какого черта?! Кто приказал?!

Он оттолкнул растерянного сотрудника, пулей вылетел из кабинета, пронесся по коридору, загремел по лестнице в подвал. Решетчатая дверь последнего отсека была нараспашку. Рядом с ней мялись часовой и старший наряда сержант Кислицын, ладно сбитый малый в лихо заломленной фуражке.

Майор Костин лежал на полу. Над ним в задумчивой позе роденовского мыслителя восседал плешивый капитан медицинской службы по фамилии Бауман и с какой-то меланхолией разглядывал преставившегося. Проку от реанимационных процедур уже не было.

Майор Костин умер. Посмертная синь залила кожу лица и костяшки стиснутых кулаков. Лицо исказилось, стеклянные глаза смотрели в потолок.

— Здравьица желаю, товарищ капитан, вот и вы, — сказал медик и поднялся. — Увы, в моих услугах этот человек уже не нуждается. Пойду позову санитаров, пусть заберут.