Один против Абвера

В итоге оперативники потеряли сорок минут, не считая времени, истраченного на починку машины. Лесная дорога одолевалась с трудом, колеса плавали в разливах грязи. Пустовой отчаянно газовал, по инерции сквернословил.

За лесом проезжая часть стала сравнительно сухой, хотя колдобин хватало и здесь. Машина не ломалась, но в задней рессоре что-то подозрительно хрустело.

Мимо пробегали поля, на которых уже наметились всходы. Там топорщилась какая-то растительность, из жухлой ботвы выбирались чахлые метелки.

— Что здесь росло? — спросил Казначеев.

— Мины, — проворчал Пустовой, поедая глазами подозрительные выпуклости на дороге. — Какая тебе разница, Гена? Война тут шла, а прежде колхозники свеклу растили или еще какую сельскохозяйственную вкусность. Ничего, скоро снова сажать начнем.

Последняя фраза Пустового прозвучала несколько двусмысленно. Впрочем, оба смысла слова «сажать» имели право на существование. Фашистов прогнали. Эта земля теперь опять наша, советская. Что хотим, то на ней и делаем.

Диверсанта Лизгуна офицеры скрутили узлом и затолкали под заднее сиденье. Он там еле дышал. Иногда Левторович пинал его ногой, проверяя, не помер ли.

— Удобно ли нашему гостю? — спросил Алексей, повернув голову.

— Да, очень удобно, товарищ капитан, — ответил Левторович. — Вы слышали хоть раз, чтобы он пожаловался? На хрена мы его тащим с собой? Думаете, эта падаль имеет важную информацию? Предъявить обвинение и привести в исполнение на месте. А то много чести, знаете ли. Он наших не жалел, а мы ему жизнь гарантируем, борщом накормим, спать уложим в отдельной уютной камере, да?

— В исполнение приводят не обвинение, а приговор, — назидательно заметил Саблин. — Обвинение можно только предъявить.

— Позвольте не согласиться, товарищ капитан, — заявил Левторович. — В нашей работе обвинение и приговор — фактически одно и то же.

Саблин промолчал. В принципе, это была правда. Оправдательных приговоров военные суды почти не выносили. Во всяком случае, такое случалось крайне редко. Социалистическая законность цвела и пахла. Если уж кого-то брали, то в худшем случае этот человек проходил все круги ада, а потом погибал. В лучшем он сразу становился к стенке. В мирное время теоретически допускались послабления. В военное никакой поблажки не было никому.

Алексей прекрасно понимал терзания сержанта Кривошеева, вина которого состояла лишь в том, что сотрудники абвера научились делать советские документы. Допустил оплошность — отвечай.

Навстречу «газику» трактора тянули батарею стодвадцатидвухмиллиметровых орудий. Водителю пришлось уйти с обочины в борозду и ждать, пока колонна пройдет. Ее сопровождал конвой.

Надо же! Случись это чуть раньше, и оперативникам не пришлось бы собственными малыми силами уничтожать вражеских диверсантов.

Застонал, заворочался Лизгун. Левторович придавил его каблуком. Саблин вывернул шею и задумчиво разглядывал пленника.

Информация о школе абвера, работавшей в городе Ненашеве, появилась не сегодня. Это учебное заведение действовало больше года. Отрывочные сведения о нем поступали в советские компетентные органы, но внедрить туда своего человека не удавалось.

Основной контингент курсантов составляли бывшие советские военнопленные, доказавшие свою преданность рейху. Их обучали радиоделу, рукопашному бою, ведению подрывной и пропагандистской деятельности.

Пока немцы наступали, школа клепала диверсантов для заброски в ближний тыл советских войск. Они должны были сеять там панику, уничтожать коммуникации. После неудачи под Москвой и разгрома под Сталинградом характер деятельности школы изменился. Теперь она, как и прочие заведения такого рода, стала работать на будущее. В ней готовили агентуру на так называемое длительное оседание.

Диверсантов немцы тоже продолжали обучать. Но теперь занятия проводились по нескольким дисциплинам, в разных блоках. Курсанты одного такого вот, извините, факультета были полностью изолированы от других.

Руководил школой барон фон Кляйст — пятьдесят пять лет, истинный ариец, потомственный военный, имеющий серьезные связи в Берлине. В контактах с СС не замечен, но для абвера это норма.

Военная разведка, возглавляемая адмиралом Канарисом, держалась подальше от Гиммлера, впрочем, вовсе не по причине своей гуманности. Абвер был таким же врагом, пусть его офицеры и не участвовали в преступлениях против мирного населения.

Немецкая военная разведка имела немалое число сотрудников. Школы абвера работали как в самом сердце Германии, так и на окраинах оккупированных территорий. В том числе здесь, на Смоленщине, где активно ковало кадры заведение под грифом 2-212.

Накануне вечером в штабе армии капитан Саблин имел короткую беседу с начальником контрразведки корпуса полковником Гробовым. Обладатель такой зловещей фамилии не был образцом любезности. Вечно мрачный, похожий на Кащея. Он имел неистребимую привычку пронзать собеседника взглядом, вне зависимости от его отношения к этому человеку.