Интересного ничего не было, только одна пара привлекла внимание: молодая, очень красивая женщина с надменным, немного капризным выражением лица (лет двадцати пяти, прикинул я) и с нею мужчина раза в два старше, не очень видный, одетый неброско, но что-то от богемы чувствовалось в нем; какой-нибудь преуспевающий деятель культуры с клюнувшей на деньги девицей, наверное. Они негромко переговаривались, я не слышал о чем, но руки помогали понять, они лежали на столике, ее и его, одна в другой. В их сторону посматривали, но они не обращали внимания - видимо, привыкли. Она что-то сказала, он улыбнулся ей, и я вдруг понял, почему они вместе, и понял, что деньги тут ни при чем - по этой улыбке и по тому, как женщина распахнулась навстречу ей; мне стало вдруг обидно - обидно за себя, за все, что могло быть, и чего не случилось. Наверное, обида эта нашла выход в моем взгляде; человек ощутил его, поднял глаза на меня, и я увидел в них спокойную печаль, что дается пониманием жизни. Мы были примерно одних лет, и я пожалел, что не научился смотреть так на все окружающее.
- Ну, - сказал Лид мне, слегка выкатил глаза и шевельнул рыжеватыми усами; они у него словно жили самостоятельной жизнью, шевелились, топорщились, вставали дыбом и выражали не меньше, а. порой и больше слов. Что-то ты мне не очень нравишься. - Он никогда не стеснялся в таких случаях; не молчал, правда, и тогда, когда было за что похвалить. - Так сколько лет мы не виделись?
- А черт его знает, - сказал я. - Не помню. Вместе не служим с шестьдесят третьего.
После шестьдесят третьего мы с ним, конечно, встречались, но мельком, все собирались посидеть и поболтать, но то у него не получалось со временем, то у меня. Наверное, так можно всю жизнь прособираться на встречу с человеком - и не собраться.
- Ладно, - сказал он. - Вот мы, наконец, и поболтаем. Рассказывай, что у тебя нового. И не таращи глаза на чужих дам.
- Я просто так гляжу.
- Осматриваешь подземелье?
- Почему подземелье?
- Ах, черт, - сказал он. - Да... Привязалось. Интересно, что все-таки там было? Прелестно, если бы там оказался, скажем, угольный бункер. Или котельная. Или слесарная мастерская. Или, например, подпольная типография.
- Подпольных типографий, думается, здесь не было, - усомнился я.
- А котельные не заглубляют на двадцать метров. И ворота в них не делают из легированного сплава.
- И не императорская усыпальница, - предположил я.
Лидумс кивнул:
- Склепы были в другом месте. А если, допустим, какая-нибудь секретная тюрьма службы безопасности?
- Это если бы служба безопасности находилась в доме сверху. А где она располагалась у них действительно? Ты знаешь?
- Знаю, - сказал он. - Тут, в центре. Не годится. Ну, а почему не предположить чего-нибудь попроще? Скажем, склад взрывчатки?
- Тогда уж скорее винный погреб.
- Вряд ли, - вздохнул он не без сожаления. - А почему не склад?
- Возьми хотя бы подъездные пути. По-твоему, туннель приспособлен для транспортировки бомб и снарядов? На руках их там, что ли, носили? Куда подгоняли машины? Да и какой идиот станет располагать склад боеприпасов под жилым домом, в населенном районе? Брось. Да вообще: мы сюда отдыхать пришли, или?..
- Ты прав, - согласился он. - Отдохнуть, поговорить за жизнь. Ну, рассказывай, что у тебя нового. Я усмехнулся.
- Считают, - начал я, - что квазары - все-таки естественные образования. Так что вряд ли стоит интерпретировать их, как систему сигналов, содержащих информацию о чужом разуме.
Когда-то мы любили говорить с ним на такие темы; оба мы считали себя несостоявшимися физиками, хотя ни он, ни я никогда и не пытались стать физиками; армия крепко держала нас с самой молодости, и чем дальше, тем труднее становилось представлять свою жизнь вне ее: армия - не профессия, это образ жизни, охватывающий все стороны твоего физического и психического бытия - если ты, конечно, не случайный человек в ней. Но тем не менее физику и астрономию мы с ним любили, и говорили на такие темы много, с горячностью и бескомпромиссностью дилетантов. И сейчас я сделал попытку с самого начала повернуть разговор в эту сторону: там, где мыслишь астрономическими категориями, для личных тем не остается места, настолько ничтожными кажутся они но сравнению с ленивым величием мироздания. Но со времени последнего такого разговора мы стали куда старше, и Лидумс на мою уловку не поддался.
- Об этом поговорим в другой раз, - сказал он, - и не прекословь. У нас еще будет время порассуждать обо всем, чего мы не знаем, а сейчас черед того, что мы знаем. - Он ухмыльнулся, как всегда, когда ему казалось, что он сострил; острить он любил, но юмор его, хотя и обладавший пробивной силой подкалиберного снаряда, "отличался" легкостью и гибкостью тяжелого танка. Только указывать ему на это не следовало: можно было спорить с ним по делу, но все, что касалось его юмора, было неприкосновенным. - Излагай, как твои дела. Где Светлана, где парень, чем ты занят в своем хозяйстве, и прочее.