Один кубик надежды

…Серёжа ушёл летом, а через два года, тоже летом, в Лору влюбился главврач поликлиники. Ему было сорок, а ей двадцать два. Он был главный, а значит, достойный, и Лора им гордилась.

Главврач говорил, что Лора — мечта его жизни, но он не может предать глаза сына. Пусть сын окончит школу, получит среднее образование, тогда Главврач женится на Лоре и будет обречён на счастье всю дальнейшую жизнь.

Через три года сын окончил школу и поступил в институт.

Главврач сказал: «Маленькие дети — маленькие беды. А большие дети — большие беды». Если он уйдёт из семьи, оставит сына без отца, то мальчик может попасть под дурное влияние, стать преступником или наркоманом. Пусть он окончит институт, встанет на ноги, и после этого Главврач почтет, что исполнен долг, завещанный от бога ему, грешному. Потянулись долгие четыре года.

Лора сидела одна по вечерам и в праздники, и в Новый год. Когда били куранты, Лора торопливо писала на бумажке желание, а потом съедала эту бумажку, запивала бокалом шампанского и ложилась спать. А по бокам дрожали стены, орала музыка. Люди встречали Новый год.

Главврач запрещал Лоре ходить одной по гостям и по театрам. Он был очень ревнивый и просил войти в его положение. Лора была включена в его радости, но выключена из его обязательств. Время шло. Сын уже заканчивал институт, ему остался последний курс, но в это время какое-то маленькое африканское государство обрело независимость, и Главврачу предложили поехать в Африку, возглавить клинику и оказать дружественную поддержку.

Главврач попросил Лору войти в положение маленького государства.

Сильные были сильны своей силой.

А слабые — своей слабостью.

Что оставалось Лоре? Верить во всеобщую разумность и ждать: придёт Хороший Человек и включит её в орбиту своих радостей и своих обязательств. И никому не надо будет входить в положение другого, потому что у них будет общая судьба и общее положение.

У Лоры — часто встречающийся тип лица. Таких, как она, — тринадцать на дюжину. Он придёт к ней только за то, что она — это она. И ни за что больше.

Начался восьмичасовой сеанс. Перед кинотеатром стало пусто.

«Дом мебели» закрылся. Хозяева жизни уехали.

Таня закончила работу и ушла из процедурного кабинета.

Ждать было бессмысленно, но Лора стояла и ждала. Сработала инерция преданности.

К кинотеатру подошла няня с ребёнком. Няне было лет восемнадцать. Округлая, с прямыми льняными волосами, она походила на кокосовый орех.

Девушка стояла, задумчиво глядя над ребёнком, как бы всматриваясь в неясные контуры своего будущего.

Постояла и ушла. Вокруг снова стало пусто. И в Лоре — пусто.

А есть ли ты, всеобщая разумность? Или все — пустое нагромождение случайных случайностей. И если сверху упадёт кирпич — тоже случайность. Он мог бы и не падать. А мог бы упасть на кого-то другого. Почему именно на неё? За что?

— Я так и знал, что вы подождёте…

Лора сильно вздрогнула и обернулась.

Он стоял перед ней — молодой и бородатый. Князь Гвидон в джинсах. Откуда он появился? Может быть, прятался за афишей…

— А вы что, нарочно прятались?

— Нет. Я опоздал.

— А почему вы опоздали? — спросила Лора, ещё не понимая, но предчувствуя, что случилось счастье.

— Я забыл, что Казахстан. Я только помнил, что Средняя Азия. Где жарко…

— А как же вы нашли?

— Я списал все кинотеатры с подходящими названиями: «Киргизия», «Тбилиси», «Алма-Ата», «Армения», «Ташкент», — он загибал пальцы правой руки, а когда пальцы кончились, перешёл на левую руку, — «Ереван», «Баку», «Узбекистан»…

— «Узбекистан» — это ресторан.

— И кинотеатр тоже есть. В Лианозове. «Ашхабад» в Чертанове. «Тбилиси» — на Профсоюзной. Я уже четыре часа езжу.

— Но Тбилиси — это же не Азия.

— Все равно там жарко…

Он замолчал. Смотрел на Лору. У него было выражение, как у князя Гвидона, когда он, проснувшись, увидел вдруг город с теремами и церквами.

— Я так и знал, что вы подождёте…

— Почему вы знали?

— Я видел ваши глаза.