Один из многих

— Господа, прошу со мной, вас нужно представить… — Лука Фомич прожевал фразу, подошел к лестнице и осторожно-медлительными шагами начал спускаться. Молодые люди устремились вслед, а затем пошли вправо. Наконец, Пальцев отыскал трех мужчин, стоявших возле колонны, и достаточно громко объявил: «Друзья, позвольте представить вам сына моего хорошего друга, известного вам Роберта Алексеевича Беликова», — указав пальцем на Василия Робертовича. Тот как подобает начал подавать руку, представляясь уверенно и чисто собственным именем. Не сразу он понял, с кем его решил познакомить друг отца. Лицо Василия слегка исказилось, когда он услышал взволнованный шепот за спиной.

Трое этих мужчин были противоположны друг другу по росту, комплекции и даже наружности. Но все они стояли в шикарных черных фраках под старину с двумя длинными бортами и всех их объединяло одно — власть.

К Луке Фомичу Пальцеву бесцеремонно подлез дворецкий и негромко молвил: «Алексей Юрьевич желает приватной беседы и просит вас».

Лука Фомич замер на десять секунд, как бы вспоминая, а потом быстро удалился вслед за дворецким.

Первым к Беликову подошел Николай Германович Золотаре́в, невысокий лысый мужчина, который состоял в должности главы Министерства финансов. Рука его была изнежена, а рукопожатие слабо, он представился на удивление громким голосом и отошел в сторону.

Вторым был Аркадий Сергеевич Ковро́в. Самый старший из всех троих, ему было более семидесяти; состоял в должности министра иностранных дел. Высокий, худощавый, смотревший на всех свысока. Фрак его был отличен, и как он сам уверял, такие носили еще при Александре Третьем. Голос у него был хриплый, но громкий, как набат.

Третий — Сергей Афанасиевич Борви́нский, министр просвещения. Человек непонятной наружности, вроде и низок, а вроде высок. Вроде толст, но странная худоба в ногах и руках. Лицо было того же свойства: в нем поразительно равно сочеталась красота и безобразность. Густая черная бровь подпирала лоб единой линией, и длинные зачесанные налево волосы упадали за ухо. После рукопожатия он вытер ладонь о платок.

Беликов сделал наивнимательнейшее лицо, будто приготовился выслушать целую нотацию. Но вовремя вспомнил про друзей и поспешил также их представить. «Три титана», назову их так, с еще более равнодушными лицами поприветствовали Василевского и Немова, и, наконец, все официально познакомились.

— Вы трое, пожалуй, самые дельные из всех молодых людей, которых я встречал за свою жизнь, потрясающе… — восторгался министр просвещения Борвинский с безучастным видом, притом отирая руку платком.

— Благодарю, я не рассчитывал сегодня слышать похвал, — ответил Андрей Василевский.

— Хм-м, федеральная служба, — произнес Ковров, опираясь на трость из слоновой кости, — а какие звания у вас, господа?

Те назвались.

Борвинский прикрыл лицо платком, как будто бы собираясь чихнуть. Выражение его тут же сделалось серьезным, и он поспешил убрать платок в карман. Василевский натянул улыбку, в то время его глаза бегали. Повисло звонкое молчание. Беликов, посматривая на Василевского, хотел начать разговор, но не знал с чего, поэтому решил подождать. Немов, уставившись в свои ботинки, казалось, впал в спячку, будто русский медведь.

Золотарев испытующе взглянул вдаль. Там Леон Соломонович Комкин все так же стоял со своей женой и с кем-то любезничал.

— Ах этот Леон, любит он быть в центре внимания! — выказал министр финансов.

Ковров, ухмыльнувшись, сделал странный жест и пожелтел. А после сказал:

— При его-то должности не следует. Он так глуп. Может подойти и запросто начать разговор с каким-нибудь почтмейстером или официантом. Не удивлюсь, что его парикмахер ведает все государственные тайны. А как он любит кидать умные фразы! О, это просто невыносимо…

Золотарев поправил белый жилет свой и жемчужную запонку.

— Да, да, его поведение рушит все границы субординации.

— Глупый человек любит выглядеть умно, — театрально вмешался Борвинский. — А как считают наши новые друзья? — добавил он, указывая на тройку офицеров, как будто напоминая об их присутствии.

У Золотарева в эту секунду был взгляд десятилетнего мальчишки, который играет в солдатики.

— И вправду, вы, молодые люди, уже имели «удовольствие» общаться с Комкиным? — улыбался Ковров страшно и нервически.

Три моих подопечных были в абсолютном ступоре: посматривая друг на друга, ища ответы в глазах, стояли они молча.

Борвинский гладил длинные свои волосы, и все три министра не без удовольствия наблюдали за юнцами, будто делая их похожими на себя, укрепляя молодые умы и готовя их к главным заговорам закулисья.

Молчание скоро было нарушено. Комкин, учуяв оживленную беседу, решил сам подкрасться к товарищам министрам. Он показался сзади Борвинского, уже один — без сопровождающих, и громко обратился: «Кого я вижу, Сергей Афанасиевич, — хлопнув того по плечу, — Аркадий Сергеевич, Николай Германович. Несказанно рад вашему обществу. Нашли время! Выбрались! Только почему же вы меня избегаете?»