Один из лучших дней

– У тебя растрата? – спокойно спросил Савкин.

– Ты хочешь сказать, – она смеялась еще, – раз ты звонишь, значит, все не так страшно?

Савкин ответил по-киношному, штампом:

– Ну а какие проблемы?

– У меня муж уехал. – Вера Николаевна подразумевала, конечно, что денег взять неоткуда, – это была случайно выскочившая вслух часть ее мысли.

– Это радует.

– Нет, ты не так понял. – Вера Николаевна спохватилась очень энергично.

– Да понял я, понял. Ты не выходи никуда, я приеду, – по прежнему спокойно-грустному тону Вера Николаевна догадалась, что Савкин в самом деле понял ее правильно.

Приехал он через час, когда ожидание стало уже рождать нервозность. Привез бутылку дорогого вина и коробку конфет, предметы странные в данной ситуации. Скинув пальто, по-хозяйски повесил его в прихожей. Вера Николаевна – будучи даже растерянна от его гостинцев – подспудно «примеряла» его к своей квартире, удивившись, что не чувствуется отчужденности, как будто Савкин жил здесь всегда. Возможно, это следовало из его поведения. Он попросил штопор, фужеры, мастерски откупорил бутылку и разлил вино. Оно было густым, темно-красным и опять разбудило в ней память пузырьков с кровью. Но стоило пригубить, как эта новая, сладкая кровь моментом заполнила сосуды, вытеснив собой холодный воздух из легких, освободила дыхание.

– Лучше? – Савкин плеснул ей еще вина и предложил конфету, причем положил прямо в рот. Она приняла игру – только игру! – раздавив конфету на языке. И тут – даже странно – показалось, что ситуация уже разрешилась сама собой, что страшное прошло и стоило ли это в самом деле терзаний. Подспудно – трезвым вторым умом – она сообразила, что переживает радость маленькой девочки, которой в утешение предложили конфетку. Однако какая была разница, когда отлегло в самом деле?

Она опьянела. Только тогда спохватилась, что ничего не ела с утра. Вскочила слишком суетливо, опрокинув на пол пустой фужер, побежала на кухню, достала из холодильника котлеты из тех, что готовила вчера для Пети, уже положила на сковородку… перед глазами снова встал Петин призрак, кровожадно кромсавший котлеты. Есть их тут же расхотелось, но все же второй, трезвый, ум подсказал ей разогреть их – авось аппетит вернется. Еще она достала квашеную капусту, хотя капуста с красным вином не составляла благородный букет.

Савкин появился на кухне вскоре вслед за ней – без пиджака. И снова впечатление возникло, что он давно-давно уже привычен на этой кухне, и синий абажур с бахромой очень подходил к его облику, источавшему спокойствие. Потом они ели котлеты, и в этом было что-то неизмеримо семейное. Еще казалось, что со вчерашнего вечера, когда на том же месте сидел Петя, прошла бездна темного времени.

Вера Николаевна смеялась чему-то, что в другой момент показалось бы ей очередным пошлым рассказом из армейской жизни Савкина. (Она вспомнила, что у нее самой в юности был странный критерий: если взрослый человек рассказывает, как он служил в армии – ему, выходит, больше и сказать нечего.) Вера Николаевна насильно осекла свою смешливость, заставила себя сказать серьезно:

– Нет, у меня растрата…

– Да брось ты. – Савкин с удовольствием поедал капусту.

– То есть как это брось? – Она взвилась, даже прихлопнув пальцами по столу. Ответно дрогнула бахрома абажура.

– Завтра внесешь. – Савкин просто выложил на стол, рядом с капустной миской, несколько денежных бумажек.

Вера Николаевна сидела, уставившись на эти бумажки, которые в ее глазах никак не отождествлялись с деньгами.

– Это что? – только и сказала она.

– Я узнал, сколько на тебе висело. – Савкин по-прежнему ел капусту.

– Да? – Она спросила-ответила неопределенно. – И дальше?

– Ну и все. Никакого суда. Ничего не было и не будет!

– Да?

Веру Николаевну отпустил хмель, и она поняла наконец, что на столе перед ней – живые, зримые деньги. В окно проникал сиреневый вечерний свет, растворяя абажур в себе или постепенно обволакивая предметы своей сине-сиреневой тканью весенних сумерек.

– Да? – еще раз произнесла она, но уже жестче. – Я чувствую себя шлюхой, которую ты купил. – Она удивилась сама, как это у нее слепилась такая романтическая фраза.

– Не говори так, – Савкин произнес немного испуганно, осторожно.

Последовало короткое молчание, в котором слышны стали капли из крана. Савкин встал, чтобы закрыть кран, – очевидно, чтобы вернуть разговор к вещам будничным и более приятным.

Вера Николаевна проговорила тихо, голосом нарочито ровным:

– Ты пользуешься моей слабостью. Да-да, молчи! Потому ты и приехал, что просто подвернулся удачный повод! Во сколько же ты оценил меня. Женя?! – сарказм ее наконец сорвался в обычный плач. Слезы хлынули, как будто долго копились в глазах, и вот прорвало. Она рыдала по-настоящему, со всхлипами и перекошенным ртом, уткнув в ладони лицо, и как-то она оказалась в мягких объятьях Савкина, продолжая рыдать ему в рубашку. Он ловил губами ее едкие слезы:

– Глупая. Дурочка… Я просто видеть тебя хотел, рядом побыть. Разве не понятно? Не плачь. Я тебя люблю. – Он осекся на этой последней фразе, как если бы выдал себя невольно.