Один из леса

Я оглянулся на реку. Отсюда мост не виден. Нельзя мне упустить Метиса с его людьми! Ведь они, наверное, направляются к этому полигону смерти, чем бы тот ни был. Слежка за ними может привести к разгадке многих, а то и всех тайн. Я узнаю, кто на самом деле был мой отец, откуда они с Михаилом знали друг друга. Ну и месть, конечно. Острое, жгучее желание завалить распявших Мишу уродов не отпускало меня ни на секунду. Не прощу себе никогда, если не убью этих сволочей, которые пытали моего друга и прибили его к борту грузовика!

Но если Лес добрался до дворницкой, Травник мог погибнуть. Или ушел оттуда. Или… Ладно, чего гадать. Чтобы понять, что происходит в Мичуринске, надо войти в него. Я зашагал по склону.

Вскоре вокруг потянулись дома. Разбитые окна, дырявые крыши… Я прошел мимо пары зданий, выглядевших получше других, в них жили местные. Возле одного, где обитал старый забулдыга дед Егор, остановился, позвал хозяина, даже сунулся внутрь – тихо, никого нет. Пошел дальше. В Мичуринске осело десятка два людей, некоторые держали огороды, другие охотились. Небольшая мирная община – слишком бедная, чтобы привлечь внимание кочевников Черного Рынка или вольной банды, и слишком слабая, чтобы грабить других. Травник в Мичуринске был кем-то вроде знахаря и шамана. Такой себе с научным уклоном шаман… Мы иногда заносили ему попавшие нам в руки арты, с которыми не знали, что делать. Бывают иногда редкие, странные артефакты, возникающие, как правило, в аномалиях у границы Леса. Либо гибриды знакомых артефактов, либо вообще нечто новое. Если мы не могли разобраться с их свойствами – тащили добычу Травнику, когда оказывались рядом с Мичуринском. В дворницкой у него была своя лаборатория, где он, как какой-то алхимик, орудовал колбами, ретортами, тигелями и прочими штуковинами в этом роде.

Впереди открылась небольшая площадь, а дальше железная ограда парка. Я огляделся – по-прежнему никого, тихо. Сдвинув «вал» так, чтобы ствол смотрел вперед, зашагал к пролому в ограде, подволакивая разболевшуюся ногу. Пересек площадь, пробравшись через дыру, вломился в заросли, миновал акации и остановился на краю большой проплешины, посреди которой стояла дворницкая.

Вот он, Лес. Странно изогнутые стволы, от одного вида которых становится тревожно на душе. Длинные, извилистые, иногда переплетающиеся, иногда стелющиеся по земле, иногда кривыми башнями устремленные в небо. Бесчисленные змеи веток, пучки темно-зеленых, бледно-желтых и красных листьев, уходящее вдаль сумрачное пространство между стволами, дыры и провалы, таинственные темные закоулки… Лес задавил, расплющил обычную растительность. Между мутировавшими деревьями едва проглядывали парковые акации и орехи, чьи стволы были либо сломаны растениями-чужаками, либо уродливо искривлены. На длинном участке шириной в пару десятков метров Лес полностью вытеснил и подавил обычную растительность.

Дворницкая – приземистое кирпичное здание с парой маленьких окон, закрытых листами жести, – стояла торцом ко мне, дверь приоткрыта, рядом к стене прислонен велосипед. Травник почти не ездил на нем, предпочитал ходить пешком.

Отсюда я не видел, дотянулся ли язык Леса до дворницкой или остановился где-то позади нее.

– Травник! – негромко окликнул я, направившись к постройке. На полпути повернул так, чтобы обойти ее и увидеть, насколько близко подобрался Лес.

И когда увидел, подумал, что внутрь входить не хочется. Потому что он был прямо здесь. Крайнее дерево, росшее сильно наискось, напоминало руку, которую Лес протянул к зданию. Лишенная листьев крона состояла из пяти толстых ветвей, они, словно растопыренные пальцы, обхватывали торец постройки. Две ветви шли вдоль стены кверху, где цеплялись за край крыши. Кирпичная кладка местами осыпалась, как будто Лес стучал и скреб в нее, оставляя глубокие выщерблены.

Все это напоминало намеренную, целенаправленную атаку. Интересно, почему Лес вдруг повел себя так, на что среагировал?

Размышляя, я пошел обратно к входной двери. Каким образом Лес вообще способен замечать происходящее в мире людей, отслеживать события? Михаил как-то выдвинул теорию, что корни и грибные мицелии, тонкие органические нити, которые могут протягиваться на десятки километров под землей, – это нечто вроде отростков нейронов в наших мозгах. То есть под землей находится огромное, раскинувшееся на десятки тысяч километров, рассеянное сознание Леса. Насколько глубоко оно уходит вместе с мутировавшими корнями в глубь Земли, насколько сильно Лес способен влиять на планету, ее электромагнитное поле и другие параметры, не знал никто. По крайней мере, мы с Михаилом не были знакомы ни с одним умником, который хотя бы отдаленно представлял себе это.