Однако публичное признание было ему в новинку. Зная себя, он понимал, что обладает склонностью к тому, что Эмма называла «идиотской самовлюбленностью», и потому наедине с собой тренировался принимать правильное выражение лица. Декстеру не хотелось казаться неестественным или напыщенным, поэтому он научился делать лицо, словно говорившее собеседнику: подумаешь, телевидение — ничего такого. Именно такое выражение было у него сейчас, когда он надел очки и снова взялся за книгу.
Эмма с любопытством наблюдала за его представлением: как он старается казаться беззаботным, но при этом слегка раздувает ноздри и улыбается краешками губ. Она сдвинула очки на лоб:
— Ты же не изменишься, верно?
— Отчего?
— Оттого, что ты теперь знаменитость, хоть и малюсенькая…
— Ненавижу это слово —
— О, а как ты предпочитаешь именоваться?
— Как насчет
— Предпочитаю
— Завязывай, а, сестренка?
— Не мог бы ты прекратить?
— Что?
— Уличный жаргон, вот что. Ты же ходил в частную школу для богатеньких мальчиков, забыл?
— А я вовсе не говорю на жаргоне.
— Говоришь, когда превращаешься в мистера Телезвезду. Как будто ты продавец с рыбного рынка, который на минутку оставил свой прилавок, чтобы снять это модное телешоу!
— А ты говоришь с йоркширским акцентом, между прочим!
— Потому что я из Йоркшира!
Декстер пожал плечами:
— Я должен использовать всякие словечки, чтобы завоевать симпатии публики.
— А как насчет моей симпатии?
— Я все понимаю, но лишь ты одна из двух миллионов человек не смотришь мое шоу.
— Ах, теперь это
— Шоу, которое я веду.
Она рассмеялась и снова уткнулась в книгу. Спустя некоторое время Декстер снова заговорил:
— А ты правда не смотришь?
— Что?
— Меня по телевизору?
— Ну, может, пару раз видела. Включала как фон, когда разбирала счета.
— И как тебе?
Она вздохнула:
— Не в моем вкусе, Декс.
— Но скажи честно…
— Я в телевидении ничего не понимаю…
— Просто скажи, что думаешь.
— Хорошо. По-моему, посмотреть твое шоу — это все равно что час простоять под прожектором, слушая крики местного алкаша, но как я уже говорила…
— Можешь не продолжать. — Он посмотрел в книгу, потом опять на Эмму: — А я?
— Что ты?
— Я, по-твоему, хоть чего-то стою? Как ведущий?
Она сняла очки:
— Декстер, поверь, ты лучший ведущий молодежного телевидения в нашей стране, и учти, я такими словами не бросаюсь.
Он гордо приподнялся на локте:
— Вообще-то, мне больше нравится называть себя журналистом.
Эмма улыбнулась и перевернула страницу со словами:
— Уверена в этом.
— Ведь сама посуди, это же и есть журналистика. Я готовлю программу, пишу сценарий интервью, задаю все нужные вопросы…
Она задумчиво подперла подбородок:
— О да, кажется, я видела твое аналитическое интервью с Эм-Си Хаммером. Очень остросоциальный, провокационный репортаж…
— Заткнись, Эм…
— Нет, серьезно, то, как тебе удалось расспросить Эм-Си Хаммера о самом сокровенном — его музыкальном творчестве и о том, где он берет такие штаны… Это было… неподражаемо.
Он замахнулся на нее книжкой:
— Заткнись и читай дальше! — Откинувшись на спину, он закрыл глаза, Эмма взглянула на него и, увидев, что он улыбается, тоже улыбнулась.
Близился полдень, Декстер спал, а Эмма тем временем увидела издали их остров — серо-голубую гранитную массу, возникающую из самого чистого моря, какое ей когда-либо приходилось видеть. Ей всегда казалось, что такой воды не бывает, что это все обманка, существующая лишь в туристических проспектах и созданная при помощи фильтров и линз, однако сейчас перед ней было именно такое море, сверкающее на солнце и изумрудно-зеленое. На первый взгляд остров казался необитаемым, не считая десятка домиков цвета кокосового мороженого, ползущих вверх по холму от гавани. При виде всего этого сна поймала себя на том, что тихо смеется. До сих пор все ее путешествия были неудачными: до шестнадцати лет каждый год она и ее сестра дрались в фургончике в Файли,[16] пока их родители накачивались спиртным, глядя на дождь из окна. Это продолжалось две недели — своего рода жестокий эксперимент с целью выяснить, что будет, если поселить много человек на ограниченном пространстве. Во время учебы в университете она с Тилли Киллик ходила в походы в Кернгормские горы[17] — шесть дней в палатке, пропахшей супами из пакетика. Она отправлялась в каждый такой поход в веселом настроении, предвкушая, что отпуск окажется настолько ужасным, что будет даже смешно, — однако он оказывался просто ужасным и ничуть несмешным.