Один день

— Знаешь, некоторым это может показаться странным, вот эта твоя одержимость сексом, точно ничем другим людям и не положено заниматься. В глазах некоторых это выглядит жалко и убого…

— Странно, а я вовсе не чувствую себя жалким. Или убогим.

Эмма, которая чувствовала себя и жалкой, и убогой, промолчала. Декстер слегка толкнул ее локтем:

— Знаешь, что тебе и мне надо сделать?

— Что?

Он заулыбался:

— Вместе употребить Э.

— Э? Что за Э? — Она искренне недоумевала. — Ах, ты имеешь в виду экстази? Кажется, я читала об этом в журнале. Нет, расширение сознания с помощью химии — это не мое. Я как-то крышку на банке с замазкой забыла закрыть, так мне начало казаться, что мои туфли хотят меня съесть. — К ее удовольствию, он рассмеялся над ее шуткой, и она скрыла улыбку в пластиковом стаканчике. — Короче, я предпочитаю чистый, естественный продукт, то есть алкоголь.

— Экстази избавляет от комплексов.

— Поэтому ты в последнее время со всеми обнимаешься?

— Я просто считаю, что тебе не мешает повеселиться, вот и все.

— А мне и так весело. Ты даже не представляешь, какая веселая у меня жизнь. — Лежа на спине и глядя в небо, она почувствовала, что он смотрит на нее.

— Ну и?.. Теперь твоя очередь, — произнес он тоном, который она называла психотерапевтическим. — Какие у тебя новости? Что в жизни происходит? Имею в виду, в личной.

— Ох, ты же меня знаешь. Я человек без эмоций. То есть робот. Или монахиня. Робот-монахиня.

— Неправда. Ты притворяешься такой, но не такая.

— Да я не против. Мне даже нравится идея состариться в одиночестве…

— Тебе двадцать пять, Эм…

— …стать синим чулком.

Декстер не был уверен, что знает значение этого выражения, но при слове «чулок» возбудился, как собака Павлова. Эмма продолжала говорить, а он тем временем представил ее в синих чулках, но потом решил, что синие чулки ей не пойдут (впрочем, они не пойдут никому) и что чулки должны быть черными или красными, как те, что надела как-то Наоми… после чего решил, что смысл выражения «синий чулок» от него ускользает. Эти эротические грезы отняли у него довольно много мысленной энергии, и он задумался, а не права ли Эмма и не слишком ли он отвлекается на сексуальные темы. Не реже раза в час он превращался в идиота, взглянув на рекламу, обложку журнала или заметив выглядывающую из-под одежды пурпурную бретельку лифчика, а летом дела обстояли еще хуже. Нормально ли это — постоянно чувствовать себя так, будто только что вышел из тюрьмы? Надо сосредоточиться. Человек, который ему отнюдь небезразличен, явно переживает что-то вроде нервного срыва, и он должен сосредоточиться на этом, а не на трех девчонках, которые брызгаются в пруду…

Сосредоточься! Сосредоточься. Он попытался не думать о сексе, но мысли двигались со скоростью улитки.

— А как же тот парень? — спросил он.

— Какой парень?

— Официант с работы. Похож на ботана из компьютерного клуба.

— Иэн? А что с ним такое?

— Почему бы тебе не начать встречаться с ним?

— Заткнись, Декстер. Я и Иэн, мы просто друзья. Дай лучше бутылку. — Она сделала глоток вина, которое нагрелось и стало похожим на сироп. Он следил за ней взглядом. Хотя Декстеру не была свойственна сентиментальность, временами он мог просто тихо сидеть и смотреть, как Эмма Морли смеется или рассказывает что-нибудь, и в такие минуты он был абсолютно уверен, что она — самый прекрасный человек, которого он когда-либо знал. Иногда ему хотелось сказать это вслух, перебить ее и просто сказать об этом. Но не сегодня — сегодня он смотрел на нее и думал, что она выглядит усталой, бледной, грустной и что, когда она смотрит вниз, у нее появляется второй подбородок. И почему она не хочет носить линзы вместо этих больших ужасных очков? Ведь она уже не студентка. И эти бархатные резинки — они ее совершенно не красят. Что ей действительно нужно, подумал он, преисполнившись сочувствия, так это чтобы кто-нибудь взялся за нее и помог ей раскрыть собственный потенциал. Перед его глазами возникла вереница кадров: вот он по-отечески одобряюще смотрит, как Эмма примеряет кучу потрясных новых нарядов. Да, ему следовало бы уделять Эмме побольше внимания, и он так и сделал бы, если бы в его жизни столько всего не происходило.

Но есть ли что-нибудь, что он может сделать прямо сейчас, чтобы вселить в нее уверенность, поднять ей настроение, чтобы она так не убивалась? У него возникла идея, и, потянувшись, он взял ее за руку и торжественно произнес:

— Знаешь, Эм, если к сорока годам ты не выйдешь замуж, я сам на тебе женюсь.

Она взглянула на него с нескрываемым отвращением:

— Это что, Декс, такое предложение руки и сердца?

— Я не про сейчас говорю, а про некий момент в будущем, когда мы оба уже будем на грани отчаяния.

Эмма горько усмехнулась:

— И почему ты решил, что я захочу за тебя замуж?

— Ну, это вроде как само собой разумеется.

Она медленно покачала головой:

— Тогда тебе придется встать в очередь. Вот мой друг Иэн предложил мне то же самое, когда мы на днях обрабатывали морозильник антисептиком. Только не в сорок, а в тридцать пять.

— Без обид, но мне кажется, лишних пять лет свободы тебе не помешают.