Один

Разводить костер я не решился – мангусы, гули и огры чуют дым за несколько километров. Было бы чуть светлее, я устроил бы себе полноценную лежанку на каком-нибудь разлапистом дереве. Но пришлось ночевать на земле под елью. Я только окружил свое убежище своеобразным забором, используя капроновый шнур – незаменимую в походе вещь. Привязав один конец к стволу гибкой березки на высоте полуметра, я семь раз обошел вокруг места ночевки, закрепляя шнур на деревьях и постепенно поднимая его выше и выше. Получившаяся ограда могла задержать тупого зомби, но твари посообразительнее ее, конечно, одолели бы, однако при этом обязательно выдали бы себя шумом.

Ночь была тихая. Я спал чутко – как обычно. Просыпался несколько раз – то от далекого тявканья лисицы, то от непонятной возни где-то наверху, то от мышиного писка в изголовье. Под самое утро рядом взревел лось – на этом моя ночевка и кончилась.

Пока не рассвело, я позавтракал, умылся росой и стал собираться в дорогу. Мне еще надо было как-то понять, где я нахожусь. Нет, я не заплутал. Но с пути сбился. Я представлял направление, в котором должен двигаться, но не знал точно, куда выйду.

Когда я начал сматывать свой забор, за ближайшими деревьями с хрустом лопнула ветка. Я замер, медленно стащил с плеча ружье, поправил висящие на поясе ножны с любимым, уже довольно поистершимся мачете. Почему-то я был уверен, что сучок треснул под ногой обращенного. Чувствовать я их научился, что ли?

Он вышел через минуту – здоровенный огр, под три метра ростом. Увидел меня, обрадованно рыкнул и ломанулся напрямик. Если бы не веревки, которые я на свое счастье не успел снять, вряд ли мне довелось бы писать эти строки. Людоед налетел на ограду, запутался в ней. И тут уж я пальнул в него дуплетом – точно в оскаленную морду. Башку как срезало. Я быстро перезарядил ружье, поглядывая по сторонам, уверенный, что огр ко мне пришел не один. Потом подхватил рюкзак и, оставив порванный капроновый шнур висеть на деревьях, бросился в лес.

А безголовый огр все еще дергался…

* * *

Я бежал и бежал: спотыкался, озирался, оглядывался. Большой лес вдруг кончился, пошли прозрачные перелесочки – в таких я любил собирать подосиновики. Но сейчас мне было не до грибов: я чувствовал, что меня преследуют, буквально затылком ощущал погоню. Страх нарастал, я уже не разбирал дороги – несся сломя голову куда ноги несли и не замечал, что двигаюсь совсем не туда, куда надо бы…

Я свалился в овраг. Чудом не поломал кости. Зато встряхнулся и пришел в себя, убедился, что никто за мной не гонится, что это морок, наваждение.

Только вот неуютное чувство в затылке не уходило – саднило, ныло, тревожило. Очень сложно описать, что я ощущал: в голове была какая-то каша из обрывочных мыслей и неясных пугающих образов – должно быть, нечто подобное испытывают шизофреники во время приступов. Порой мне начинало казаться, что меня кто-то зовет. Идти дальше я уже не хотел, мне чудилась опасность впереди – и позади тоже – но меньшая. А в черепе у меня словно бы муравьи завелись, они ползали под кожей, жгли кислотой и кусались…

Ну точно – безумие.

Однако я не повернул, не сдался. Я закусил губу, заставил себя выползти из оврага, цепляясь за свисающие ветви, корни и пучки травы. Наверху чуть полегчало – «попустило», как говорил мой общажный приятель Вовка Куркин, читавший Кастанеду и разгонявший сгустки эктоплазмы в цокольном этаже универа. Вдалеке я заметил проблеск большой воды – поначалу мне казалось, что это трава так серебрится. Но когда на поднимающееся солнце наползла тучка, я понял, что вижу болото или озеро. Сверившись с картой, убедился, что ошибки нет: это было озеро Серское – зарастающий тиной водоем, находящийся меж двух деревень, которые я планировал обойти далеко стороной, так как подозревал, что пятнадцать лет тому назад в этих селениях кто-то еще жил. Однако теперь мои планы изменились. Фура находилась всего-то в пяти километрах от этого места. И я решил рискнуть – прокрасться по окраине деревни Печищи, тем более что там еще оставалась какая-то дорога – возможно, та самая, по которой прошел свой последний путь заблудившийся грузовик «Вольво» с грузом детских товаров.

Пока я стоял на месте, муравьи в моей голове попритихли. Но стоило мне двинуться в путь, и они вновь закопошились, начали щипаться. А примерно через полчаса опять накатила паника – да такая, что я почти ослеп и начал задыхаться – Вовка Куркин, наверное, сказал бы, что меня «накрыло».

Я очнулся в лесу – мокрый, дрожащий. Упал на траву, зарыдал, забился в неконтролируемой истерике, и словно бы со стороны за собой наблюдая – откуда-то из-под макушек деревьев.

Потом опять было просветление. И опять я вышел на дорогу, хотя муравьи требовали вернуться.

Что-то со мной происходило.

Что-то не то.

Что-то странное.

Я знал, что должен повернуть.

Мне делалось легче, если я останавливался. И я чувствовал необыкновенную легкость, когда отступал на несколько шагов назад – ноги вдруг сами несли меня, словно я бежал под гору.

А вот идти вперед было мучительно и трудно.