Читаем Один полностью

Хугин взмахнул мощными крыльями, взлетел и направился в сторону леса. Вскоре вдалеке раздался гул, он все приближался, на поляну выскочил и сразу остановился восьминогий Слейпнир. Конь медленно подошел к своему хозяину, вначале он обнюхал Одина, а потом подошел совсем близко и положил голову на плечо Одина. Ас слышал возле самого уха тяжелое дыхание коня, он погладил ноздри Слейпнира, как бы успокаивая.

– Ну, видишь, я вернулся, – сказал Один. Слейпнир тихонько фыркнул и ткнулся несколько раз в щеку Одина.

– Ладно, все в порядке, я тоже рад тебя видеть.

<p>ТЛЕЮЩИЙ УГОЛЕК</p>

Очищая пространство миров от мыслей, накопившегося веками хлама, от нелепости существующего, из далеких вселенных шел ветер.

Звезды светились с любопытством: ветер шел в том направлении, где, не обращая ни на что внимания, занятые самими собой, собственными распрями, в крови войн и крови деторождения, тщась и юродствуя, обитали живые, наделенные разумом.

Разумом обладала и вселенная, но равнодушным и насмешливым: что звездам, слитым в пыльные жемчужные галактики за дело, что ветер нес гибель?

Звезды для того и появляются, чтобы исчезнуть. Велика ли разница, когда вспыхнуть желто-огненным волдырем и взорваться?

Мыслящие же столь запутались в представлениях о собственной самоценности, что им и в голову прийти не могло: у любого пути есть конец, и дай бог оборваться ему пропастью, не скалой. У пропасти – дно, пусть усеянное камнями, но значит, продолжение пути; стена перед тобой – вот в чем ужас.

Хеймдалль, перешагивая через горные кручи, измерил расстояние светила до заката: до встречи с верховными правителями миров оставалось не так много времени, и страж богов ускорил шаг.

Эти встречи, когда он лишь говорил, а невидимый собеседник хранил молчание, вошли в привычку.

Хеймдалль рассказывал о жизни миров, на страже которых в незапамятные времена он был призван стоять.

В этот раз исповеди не потребовалось. Верховный правитель заговорил первым – казалось, его голос, бархатистый и чуть вкрадчивый, словами вплывает в мозг.

Хеймдалль пошатнулся: во впервые услышанном голосе он разгадал мудрость и неприкрытую печаль.

– Простите, дети мои, – говорил правитель. – Вы были созданы из любопытства: а что там, за скрытым занавесом? Но не моя вина, что вам придется уйти. Спорить, буйствовать, в ярости рвать на себе волосы – в последние часы мирозданья вам будет дозволено. Но бесполезны упреки: тут нет чьей-то вины, так решилось само собой: возникшее всегда уходит.

Хеймдалль стоял, понурившись. Ему представилось, что, пока он в безопасности стоит на горном плато, укутанном пеленой тумана, миры, такие знакомые, уже объяты пламенем.

– Нет, – грустно отвечал голос, прочитав мысли верховного бога. – Миг в вечности – это еще время для мыслящих. Спасти асов и ванов – не в силах. Но жаль, что такая трата усилий угаснет, ничего за собой не оставив. Ты выбран, Хеймдалль, волей случая – тебе наказано выполнить волю уходящих.

Еще не однажды ты придешь ко мне на встречу. Миг для верховных – века для живущих, чья жизнь меньше, чем вспыхнувшая сухая травинка.

Как решишь, так и будет Хеймдалль!

Страж богов уходил, не оглядываясь. Знал: за спиной нет никого и ничего. Но в словах невидимого пророка была та правда, в которую ас сразу и бесповоротно уверовал.

Вернувшись из межвременья, он другими глазами теперь смотрел на суету богов и людей. Раньше он, избранный, считал себя умнее, выше. Но перед лицом грядущей катастрофы какая разница в достоинствах?

С тоской, невидимый, потерявший плотность, Хеймдалль обходил один за другим миры. Везде кипела жизнь. Но ас во всем видел лишь тлен и пепелища, проклиная себя за то, что не спросил, много ли времени оставляют верховные правители для выбора.

Спроси кто, зачем Хеймдаллю заботиться о червях, думающих лишь об удовольствиях и брюхе, ас затруднился б с ответом. Но, глядя вокруг, трудно представить пустоту, даже если пустота покроет разврат, ожесточенность, жажду наживы и беспредел разгульной жизни.

Можно примириться со всем: с убийством, алчностью, даже войнами – ас примирить себя с утратой всего этого не мог.

Но правители предложили найти способ спастись? Это была зацепка для надежды. Если верховные устали от худших, Хеймдалль попытается спасти лучших. И ас, путником бродя по селениям и крепостям, прислушивался к разговорам. Крал мысли у спящих. Приходил в отчаяние: среди встречавшихся богов и асов не было ни мировых злодеев, ни праведников без камня за пазухой. Как тут решить, кто достоин?

Так в метаниях подошло время новой встречи. В этот раз туман был реже, и Хеймдалль различил округлое серебристое сияние. «Вот так выглядят сверхправители?» – подивился ас, невольно протягивая к свечению руку. Тотчас дохнуло теплом, и в свечении возник круглый диск темноты.

Хеймдалль, повинуясь инстинкту, взошел. Как не мучали заботы, любопытство пересилило. Ас огляделся, обнаружив, что находится в полом яйце: овальный пол, мягко переходящий в обитые чем-то мягким стены.

Перейти на страницу:

Все книги серии Мифы

Львиный мед. Повесть о Самсоне
Львиный мед. Повесть о Самсоне

Выдающийся израильский романист Давид Гроссман раскрывает сюжет о библейском герое Самсоне с неожиданной стороны. В его эссе этот могучий богатырь и служитель Божий предстает человеком с тонкой и ранимой душой, обреченным на отверженность и одиночество. Образ, на протяжении веков вдохновлявший многих художников, композиторов и писателей и вошедший в сознание еврейского народа как национальный герой, подводит автора, а вслед за ним и читателей к вопросу: "Почему люди так часто выбирают путь, ведущий к провалу, тогда, когда больше всего нуждаются в спасении? Так происходит и с отдельными людьми, и с обществами, и с народами; иногда кажется, что некая удручающая цикличность подталкивает их воспроизводить свой трагический выбор вновь и вновь…"Гроссман раскрывает перед нами истерзанную душу библейского Самсона — душу ребенка, заключенную в теле богатыря, жаждущую любви, но обреченную на одиночество и отверженность.Двойственность, как огонь, безумствует в нем: монашество и вожделение; тело с гигантскими мышцами т и душа «художественная» и возвышенная; дикость убийцы и понимание, что он — лишь инструмент в руках некоего "Божественного Провидения"… на веки вечные суждено ему остаться чужаком и даже изгоем среди людей; и никогда ему не суметь "стать, как прочие люди".

Давид Гроссман

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Америка, Австралия и Океания
Америка, Австралия и Океания

Мифы и легенды народов мира — величайшее культурное наследие человечества, интерес к которому не угасает на протяжении многих столетий. И не только потому, что они сами по себе — шедевры человеческого гения, собранные и обобщенные многими поколениями великих поэтов, писателей, мыслителей. Знание этих легенд и мифов дает ключ к пониманию поэзии Гёте и Пушкина, драматургии Шекспира и Шиллера, живописи Рубенса и Тициана, Брюллова и Боттичелли. Настоящее издание — это попытка дать возможность читателю в наиболее полном, литературном изложении ознакомиться с историей и культурой многочисленных племен и народов, населявших в древности все континенты нашей планеты.В данный том вошли мифы, легенды и сказания американский индейцев, а также аборигенов Австралии и многочисленных племен, населяющих острова Тихого океана, которые принято называть Океанией.

Диего де Ланда , Кэтрин Лангло-Паркер , Николай Николаевич Непомнящий , Фридрих Ратцель

Мифы. Легенды. Эпос / Древние книги