Одетта. Восемь историй о любви

Зная, что последнее слово, как всегда, останется за Татьяной, раздосадованная Лиля принялась подшивать обтрепанный подол своей шерстяной юбки.

Снаружи завывала метель.

Покинув товарок, Татьяна двинулась по проходу к нарам новенькой и встала в ногах, ожидая знака, что та ее заметила.

В печке едва горел огонек.

Реакции не последовало, и Татьяна решилась нарушить молчание:

– Как тебя зовут?

Низкий голос произнес «Ольга», хотя губы, казалось, остались неподвижны.

– Ты здесь за что?

Лицо Ольги не дрогнуло. Восковая маска.

– Похоже, ты, как и мы все, была любимой невестой Сталина, а теперь надоела вождю?!

Это была обычная шутка, почти что ритуал, с которым здесь обычно встречали вновь прибывших; но фраза, ударившись о ледяную броню незнакомки, отскочила.

– Меня зовут Татьяной. Хочешь познакомиться с остальными?

– Ну, времени у нас навалом.

– Это точно, время у нас есть… мы в этой дыре застряли на месяцы, годы, может, здесь и похоронят…

– Значит, время есть.

С этими словами Ольга закрыла глаза и отвернулась к стене, обхватив худые плечи.

Поняв, что больше из новенькой ничего вытянуть не удастся, Татьяна вернулась к подругам.

– Она не лыком шита. Это внушает доверие. Есть надежда, что…

Все – даже Лиля – решили подождать. Всю следующую неделю новенькая выдавала не больше фразы в день, и ту приходилось тянуть из нее клещами. Это поведение укрепляло надежды видавших виды заключенных.

– Уверена, что ей это могло прийти в голову, – сказала наконец Лиля, которая с каждым часом все больше верила в это. – Она точно из тех, кто все предусмотрит.

День принес немного света, но из-за тумана все казалось серым; когда он рассеялся, над лагерем навис непроницаемый щит темных гнетущих облаков, напоминающий армию часовых.

Поскольку никому не удавалось войти в доверие к Ольге, они понадеялись, что сумеют во время очередной помывки узнать, не прячет ли чего новенькая, – но было так холодно, что никто не делал поползновений раздеться; обсохнуть и согреться было невозможно, пришлось ограничиться быстрым умыванием. Как-то утром они обнаружили, что благодаря густоте Ольгиных волос капли скользят по ее шевелюре, не проникая внутрь, словно это непромокаемый головной убор.

– Ну что ж, – решила Татьяна, – придется рискнуть.

– Ты хочешь прямо просить у нее?

– Нет, показать.

– Представь, вдруг она донесет? Что если ее подослали, чтобы устроить нам ловушку?

– Непохоже, – сказала Татьяна.

– Совершенно непохоже, – подтвердила Лиля, завязав узел и оборвав нитку.

– Очень даже похоже! Разыгрывает тут суровую дикарку, глухонемую, которая ни с кем не водится: недурной способ втереться к нам в доверие!

Это выкрикнула Ирина, удивив других женщин, впрочем она и сама была поражена логичностью своих доводов.

– Вот если бы мне поручили разузнать что-то в женском бараке, – продолжила она, – я бы не нашла лучшего способа за это взяться. Держаться букой, ни с кем не заговаривать и таким образом со временем вынудить пойти на откровенность. Это ведь гораздо хитрее, чем вести задушевные беседы. Может, среди нас сейчас один из лучших агентов СССР.

Лиля, заслушавшись и вдруг поверив Ирине, вонзила себе в палец иголку. Она с ужасом глядела на выступившую капельку крови.

– Я хочу, чтобы меня немедленно перевели в другой барак!

Татьяна вмешалась:

– Ирина, ты здраво рассуждаешь, но это всего лишь твои догадки. А мне интуиция подсказывает другое. Этой можно доверять, она такая же, как мы. Может, более стойкая.

– Давай подождем. Потому что если нас застукают…

– Да, ты права. Подождем. И главное, попробуем довести ее. Надо перестать с ней разговаривать. Если Ольга доносчица, специально подосланная к нам, то она запаникует и попытается сменить линию поведения. Сделав это, она себя выдаст.

– Неплохо придумала, – поддержала Ирина. – Давайте вести себя, будто ее здесь нет, посмотрим, как она отреагирует.

– Это ужасно… – вздохнула Лиля, лизнув палец, чтобы тот поскорее зажил.

В течение десяти дней ни одна из заключенных барака номер тринадцать не заговорила с Ольгой. Та, казалось, этого сначала не замечала, потом, когда наконец до нее дошло, ее взгляд стал жестким, почти каменным; но она ни словом, ни жестом не нарушила молчание. Она приняла свою изоляцию.

Похлебав супу, женщины собрались вокруг Татьяны.

– Доказательства налицо, разве нет? Она не сдалась.

– Да, просто ужасно…

– Лиля, тебе все внушает ужас…

– Согласитесь, это кошмар: понимать, что все тебя отвергли, и не двинуть мизинцем, чтобы помешать бойкоту! Это почти не по-человечески… Да есть ли у нее вообще сердце, у этой Ольги?!

– Кто тебе сказал, что она не страдает?

Лиля на минуту перестала шить, воткнув иголку в ткань: она об этом не подумала. Ее глаза тут же наполнились слезами.

– Она чувствует себя несчастной из-за нас?

– Да она такой прибыла сюда и вряд ли здесь стала еще несчастнее.

– Бедняжка! Это по нашей вине…

– Мне все же кажется, что на нее можно рассчитывать.