Одержимый волшебством. Черный Трон

— Спасибо, — сказал он наконец. — Я тоже люблю тебя, Энни. Всегда любил и буду любить. Сейчас, однако, я должен идти туда.

— Нет. Ты не пойдешь.

— Да. Я пойду. Я знаю, ты можешь удержать меня, — ведь это твое королевство. — Его взгляд упал на их руки. — Пожалуйста, не надо.

Она вглядывалась в сероглазое детское лицо сквозь сорок лет, отпечатавшиеся на нем, как-будто смотрела из гроба, потом она разжала руку.

— Bon voyage, Эдди.

— Ап геѵоіг, — сказал он. Повернувшись, он направился на восток, куда ушло море. Оно давало о себе знать то глухими ударами, то равномерным пением, потом его голос зазвучал на тон выше.

Она повернулась и пошла в другую сторону к берегу. Медные горы стали угольного цвета. Небо нависло и озарилось молниями. Она села на камень, озаряемая их вспышками, и стала слушать, как идет кроваво-теплый прилив.

Часть IX

В эти апрельские дни, согретые теплым солнечным светом, голубой клочок неба притягивает к себе. Ночи становятся упоительными: гитарные переборы, ритмы Фламенко, встречи у костра под постоянный аккомпанемент звуков пиршества, доносящихся из северного здания. Более сдержанными были развлечения двора. Здесь царили пресыщение и усталость. Принц Просперо обрюзг, его лицо приобрело красноватый оттенок, он даже стал немножечко прихрамывать. Теперь в ряд прочих удовольствий им были зачислены восточные наркотики. Он курил бенгальский опиум, который вызывает, как мне сказали, кошмарные видения.

Меня не было, когда это произошло. Я совершал очередную ночную прогулку с Энни. Несмотря на обстоятельства я всегда буду считать это время счастливейшим в жизни. На фоне опасности и отчаяния этот свет кажется еще ярче.

Когда мы шли по освещенной свечами галерее, восхищаясь исключительной живописностью древних гобеленов, украшавших стены и моливших о реставрации, к Энни подбежала служанка одной из министерских жен. Она ухватила ее за рукав и шепотом поведала об ужасном событии, свидетелем которого только что была.

Я похолодел, когда услышал ее слова: «Бедная малышка…» Когда она ушла, я взглянул на свою дорогую леди и она кивнула.

— Трипетта, — сказала она. — Принц и семь его министров дегустировали новые вина и африканские наркотики, дающие ни с чем не сравнимое божественное забытье на очень короткое время. Они послали за ней, чтобы развлечься.

Последовало долгое молчание. Потом она продолжила:

— Они заставили ее выпить вина. Ведь надо совсем немного, чтобы подействовало на такую крошку. А потом они велели танцевать ей на столе. Она не смогла удержать равновесия, упала со стола и сломала шею.

Я был не в силах что-либо говорить. Я могу показаться чудовищем, жаждущим крови, но внезапно у меня возникло желание избавить землю от этого человека. Но я был уверен в роковой неизбежности, которая не потребует действий с моей стороны.

Позднее я уже был в том самом месте, откуда выносили ее маленькое тело для погребения в склепе на территории аббатства, который служил для этой цели на период нашего затворничества. Я услышал, как всхлипывает Энни, когда мимо пронесли это крохотное существо со сломанной шеей.

Я опасался за свою жизнь, когда придется сообщить об этом Петерсу. Но это надо было сделать. Я крепко обнял Энни перед тем, как пожелать ей спокойной ночи.

Я был прав в своих опасениях. Глаза Петерса блуждали, лицо потемнело, когда я говорил. Он пробил кулаком ближайшую стену и выругался длинно и громко. Я немного отступил назад в неуверенности, сколько времени ему понадобится, чтобы прийти в себя, и опасаясь, как бы не попало мне.

Через минуту, может чуть больше, мне станет ясно. Он перестал делать дырки в стене и повернулся ко мне, затуманившийся взгляд обрел ясность. Я приготовился.

— О, Эдди, — сказал он тогда, — эта малышка никому не хотела зла. Я убью этого человека, пусть отправится за это к дьяволу.

Я приблизился к нему и обнял, решив, что это успокоит его.

— Ни ей и никому другому не будет лучше, если ты сгоряча позволишь лучникам принца сделать из тебя бабочку на булавке.

Он поднял кусок кирпича и сжал его в руке. Я услышал скрежет. Он разжал ладонь и с нее посыпались крошки.

— Ты слышишь меня? — спросил я. — Твоя сила не имеет значения. Одна стрела в сердце и оно перестанет биться.

— Да, ты прав, друг. Ты прав, — сказал он. — Я сделаю лучше, не бойся. Я пошлю ему пироге начинкой. Пусть не думает, что мою жизнь можно взять так дешево. Все в порядке.

Он побрел во двор, я решил его опекать.

— Нет. Нет, Эдди, — сказал он, — водружая на место свой парик, — дай мне побыть одному, это необходимо.

Я думаю он провел ночь в одной из монашеских келий. Я несколько раз обошел северное крыло и мог бы поклясться, что слышал звуки тамтама и даже какое-то пение.