Одержимый (сборник)

Дуайт делал все, чтобы заглушить его: сначала он что-то мычал, потом перешел на пение. Наконец он включил радио, увеличив громкость до звона в ушах.

Но ее голос все равно был слышен — четко и внятно, до малейшей интонации.

— Пожалуйста, тетя Адель, — заскулил Дуайт, руки его подрагивали на руле, он вел машину на предельной скорости. —Успокойся, дай же мне добраться до дома.

«Тебе следовало сообразить, что ты не можешь одновременно вести машину и слушать меня...»

Наконец Дуайт загнал машину в гараж. Голос умолк, и Дуайт выключил радио. Минутка, чтобы расслабиться. Жаль, что он потерял столько драгоценного времени.

Но время, думал Дуайт, выходя из машины, можно наверстать. И те, кто заставил его потерять столько часов, поплатятся за это. Он захлопнул дверцу и направился к задней части пикапа. Подходя к цели, Дуайт поднял усталые глаза на линию окон гаража и замер на месте.

Машина полицейской службы Чикаго заблокировала выезд с его подъездной дорожки — оттуда шли два офицера.

Глава 23

Волны разбивались о камни. Ричард смотрел на серую воду, вздымавшуюся где-то далеко, готовую обрушиться на берег в бессильной ярости.

Он стоял на берегу, к югу от Ардмор-стрит-бич, ярко-синяя куртка плотно облегала его тело. Скалы здесь располагались террасами и поднимались на три уровня до небольшого парка — редкие деревья и скамьи. Валуны, образовавшие террасы, были окрашены в разные цвета жидкой краской, разбрызганной из пульверизаторов, украшены многоцветными граффити, надписями, сделанными светящимися красками. Должно быть, сюда приходили дети, чтоб увековечить всякие девизы и лозунги от имени своих групп: какие-то сентенции, шутки, объяснения в любви.

Ричард представил себе Джимми в летний вечер, разбрызгивающим на камни краску из банки.

Прошло всего несколько минут с тех пор, как он ушел из «Чикен Армз», и вот он уже здесь, в этом по виду заброшенном и безлюдном месте. Этим зимним воскресным утром ему было необходимо именно одиночество.

Бледный диск солнца просвечивал сквозь облака. То, что произошло в «Чикен Армз», подняло в нем бурю противоречивых чувств, самым сильным из всех было чувство вины и... желание. Он сел на холодную скалу, засунув руки глубоко в карманы. Он был искренен с собой, и мучительная потребность, которая росла в нем, вызывала дрожь и недоумение: почему Господь, которому он служил так преданно, обрекал его бесконечно нести этот крест. «Он не дает нам более того, что мы можем вынести», — вспоминал Ричард свои собственные слова, обращенные к прихожанам, которые шли к нему за советом, когда бремя жизни становилось для них непосильным.

А к кому должен обращаться он, когда его жизнь стала невыносимо тягостной? Он думал о людях, которых видел во время встреч группы сексуально одержимых. Он мог позвонить кому-то из них, поговорить об искушении, которое испытал. Они попытаются его утешить, убедить, что он должен гордиться, потому что сумел противостоять искушению.

Но он знал, что в самой глубине его существа жило единственное стремление — поступать в соответствии со своим желанием, последовать ему и принять от судьбы все, что положено. Единственное, чем он мог противостоять искушению, — это удрать из комнаты, чтобы избежать того, что могло случиться, бежать так быстро, как только он мог. Ему стало холодно — водяная пыль окутывала его с головы до ног. И такой же холод бил его изнутри.

В чем же заключается для меня свобода выбора? Я хотел помочь мальчику, стать его утешителем и показать ему, что жизнь может быть лучше. Что значит лучше — с верой и доверием. Но мог ли мальчик научиться доверять, если так называемый представитель Святого Отца вожделел к нему? Ричард понял, что он лишь подтвердил справедливость уроков, которые Джимми получал на улице: ничего не жди хорошего — и никогда не испытаешь разочарования.

Безумная мысль броситься в воду и позволить холодным пальцам волн утащить себя в глубину, опуститься в ледяную дремоту, от которой не пробуждаются, мгновенно пронзила его. Может быть, в этом его единственная надежда на избавление.

Но он не был одинок на берегу: мужчина с сыном прогуливался по пляжу. Мальчику, похоже, было года три. Он ковылял, едва поспевая за своим отцом и смешно переваливаясь на нетвердых ножках. Отец — чернокожий мужчина в очках с черепаховой оправой, в лыжной парке. Мальчик то и дело останавливался и рассматривал, что там вода вынесла на берег. Его занимало все — от банок из-под газированных напитков до кусочков дерева. И отец тоже останавливался, наблюдая за сыном. Он стоял, уперев руки в бедра и дожидаясь, пока малыш его догонит. Ветер заглушал голос мужчины, и Ричард слышал лишь неясный намек на звук, различимый как речь только по тону и тембру.

Вот мальчик снова догнал отца, и они продолжали идти навстречу Ричарду. Эта сцена повторялась снова и снова: мальчик отставал и сразу оказывался далеко позади, отец упрекал его и дожидался, пока мальчик с ним поравняется.

— Доброе утро, — сказал мужчина, когда они поравнялись, добравшись наконец до камней.