Одержимый

Объятая ужасом, Анаис повернулась и увидела Линдсея, который только что вошел в комнату и теперь стягивал толстую кашемировую шаль со спинки удобного, с подголовником кресла. Все тело Анаис напряглось, когда он неспешно направился к ней. Это была их первая официальная встреча с памятной ночи на Торрингтонском маскараде. Линдсей приходил к Анаис накануне ночью, но выглядел он тогда совершенно иначе, чем сейчас.

Его лицо казалось безучастным. В зеленых глазах, цвет которых всегда напоминал Анаис насыщенный оттенок ирландского мха, сквозила осторожность. Эти глаза причудливо сверкали, теперь она замечала в них странное мерцание, которого никогда прежде не видела. Кудрявые волосы Линдсея отчаянно нуждались в стрижке, теперь они спускались до плеч вьющимися прядями, и Анаис почувствовала нестерпимое желание пробежать пальцами по этой густой шелковистой копне. Она прекрасно помнила, каково это – чувствовать, как мягкие пряди проскальзывают через пальцы. Анаис не понимала почему, но было в этих растрепанных, старомодно уложенных волосах нечто заставлявшее ее смотреть на Линдсея более пристально, чем следовало.

Наконец взгляд Анаис скользнул к его губам, и она затрепетала, не в силах скрыть своего волнения при виде его подбородка, покрытого черной бородой. Анаис никак не могла справиться со своим телом, предательски напоминавшем о прикосновениях этой густой бороды к ее бедрам и животу. Каким же эротичным это было – ощущать царапанье его жесткой щетины, одновременно наслаждаясь нежными поглаживаниями его шелковистого языка! Анаис невольно вспомнила свой чувственный, бросающий в жар сон. Глядя теперь на Линдсея, она сильно дрожала при мысли о том, что все это происходило на самом деле.

Анаис не могла позволить Линдсею ни понять, что помнит каждый страстный момент в его объятиях, ни узнать, что на самом деле у нее на сердце. Она всеми силами должна была продолжать разыгрывать эту пьесу, которую сама же и написала, и придерживаться роли, которую сама себе уготовила.

Анаис стоило действовать так, будто она не помнила о том, что была в постели Линдсея. Притворяться, что ее не волнует ни он сам, ни их дружба. Анаис могла сделать это. За последнее время она стала весьма искусной в притворстве. По сути, настолько искусной, что могла сделать вид, словно не отдавала Линдсею девственность в конюшне, словно последних десяти месяцев душевной боли и вовсе никогда не было.

Она отмахнулась от всех страданий, заменив их состоянием бесчувственного вакуума, заставлявшим ощущать себя холодной, одинокой и опустошенной. Она была абсолютно пустой внутри. Этакая выскобленная дочиста, белоснежно чистая оболочка на месте, где когда-то существовала ее душа. Законсервированное, безжизненное пространство. И леденящий холод внутри.

– Шаль.

Линдсей остановился перед Анаис. Вместо того чтобы протянуть ей платок, он опустился на колени и укутал ее плечи кашемиром с пейслийским узором. Их взгляды встретились. Линдсей откровенно, без тени смущения уставился на Анаис, совершенно не принимая во внимание тот факт, что невольными свидетелями их встречи стали все гости его родителей.

Но с другой стороны, для присутствовавших на торжестве Линдсей и Анаис были лучшими друзьями. Никто, кроме Линдсея и Гарретта, не знал, что она подарила невинность Линдсею. Ни одна живая душа не догадывалась, что они уже не были друзьями, потому что Анаис застала Линдсея за непристойным поведением в компании той, кого искренне считала своей подругой.

Гости дома видели лишь мужчину и женщину – друзей детства, – уединившихся, чтобы посекретничать после долгого расставания.

– Лучше? – спросил Линдсей, растирая ее плечи большими сильными ладонями.

Собрав шаль в складки пальцами, Анаис покрепче обернула ее вокруг своих рук, чтобы надежнее укутать грудь.

– Да, спасибо.

– Мне сказали, что ты больна, – тихо произнес Линдсей.

Заметив, что в его глазах сияет нечто большее, чем обычное любопытство, Анаис поспешила отвести взгляд:

– Я уже иду на поправку.

– Ты бледная, словно призрак. Сама на себя не похожа. Я слышал, что у тебя проблемы с сердцем.

– Я как раз на пути к выздоровлению.

– Неужели всему виной разбитое сердце? – спросил Линдсей еле слышно, почти шепотом.

Анаис не смогла удержаться от желания снова взглянуть на него. Увидев боль в глазах Линдсея, ей захотелось четко дать понять: его поведение не имеет ровным счетом никакого отношения к ее недугу. Он тут совершенно ни при чем. Недомогание – лишь результат ее собственного легкомыслия.

– Я подхватила инфекцию, когда находилась в Париже. Это плохо сказалось на моем сердце.

Глаза Линдсея буквально впились в нее, и Анаис снова быстро отвела взгляд. Она еще крепче обвила платок вокруг рук, притворяясь, будто хочет посильнее укутаться и спрятаться от пристального взгляда Линдсея.

– Какая восхитительная накидка! – пробормотала Анаис, пробежав пальцами по плетеной бахроме.

– Персидская. Я купил ее для матери на крытом базаре в Константинополе.