Одержимый

– Почему? Потому что якобы я не желал тебя? Потому что ты думала, будто я, получив от тебя то, что хотел, не озабочусь тем, чтобы найти тебя? А как же ты воспринимала все эти мои визиты к тебе домой – все эти настойчивые вопросы, где тебя найти? Что думала, когда я смотрел тебе в глаза той ночью, после того, как сделал тебя своей, и говорил, что мы скоро станем мужем и женой?

– Я думала, что все это – ложь, лишь навеянные опиумом грезы и я не могу позволить себе в них верить.

– Значит, ты сказала, что уехала во Францию в надежде… на что?

– Дать себе несколько недель, чтобы подумать. Побыть немного вдали от тебя. Я знала: если ты решишь, что я уехала, оставишь меня в покое. Мне нужно было освободиться от тебя – по крайней мере, до тех пор, пока я не придумала бы, как поступить. Я действительно была уверена в том, что ты уедешь в Лондон, как только обнаружишь, что я отправилась во Францию.

– Ты хотела наказать меня.

Анаис задумчиво посмотрела на снег, вихрями сдувавшийся с камней.

– Да, – тихо, почти шепотом призналась она.

– Ты говорила, что не знала тогда о своем положении – это правда?

– Когда мне пришла на ум идея сказать тебе, что я уехала за границу, я ничего не знала о ребенке. Правда открылась потом, когда уже было слишком поздно. Ты уехал, и никто не знал ни где ты находишься, ни когда ты вернешься.

– Не могу поверить: ты не ожидала, что я отправлюсь следом за тобой во Францию! В то же самое мгновение, когда я узнал, что ты уехала на континент, я бросился туда, чтобы найти тебя, – и я должен был найти тебя там!

Анаис стало дурно при мысли о том, как Линдсей исколесил весь Париж, разыскивая ее. Какой же дурочкой она была! Какой чванливой, самолюбивой идиоткой!

– Ты должен знать, Линдсей, что я любила ребенка, – дрожащими губами произнесла Анаис. – С того самого момента, как я узнала, что ношу под сердцем твоего ребенка, я любила его. И оплакивала судьбу этого малыша, зная, что его жизнь наверняка будет заполнена стыдом и скандальными пересудами.

– Его доля могла быть иной.

Сгорая от стыда, Анаис отвела взгляд. Чем дольше она смотрела на Линдсея, тем больше резало сердце, разбитое на тысячу мелких осколков.

– Расскажи мне о том дне, когда родилась наша дочь, – попросил Линдсей, и его голос дрогнул от переживаний. – Детали этого события терзают меня вот уже несколько дней.

Анаис так хотелось все ему рассказать, прильнуть к нему, крепко сжав в своих объятиях, окутать его нежностью своих рук. Ей так хотелось согреться в его теплоте, но она застыла на месте и позволила мучительным словам тихо сорваться с губ:

– Это произошло ночью, я в ту пору жила в коттедже на границе имения Гарретта. – Анаис заметила, как крепко сжалась челюсть Линдсея при упоминании о друге, но поспешила отвести взгляд и вернулась к воспоминаниям. Она впервые так ярко, так детально воскрешала в памяти ночь, в которую родила ребенка Линдсея. – Я переживала схватки весь день, и Гарретт послал за своим братом.

– Значит, все это время рядом с тобой был Броутон? – резко бросил Линдсей, готовый вот-вот взорваться от ярости.

– Я была одна, Линдсей. Лишь Гарретт, Роберт и Маргарет знали, что я скрываюсь в том домике. Мама и папа думали, будто я путешествую по континенту с тетей Милли. Моя тетя знала, что я оставалась с Гарреттом и его семьей. Милли не давила на меня, требуя объяснений. Она знала, что я… – Анаис на мгновение смолкла, собираясь с мыслями. – Она знала, что я страдаю по тебе, но не знала о моем положении. Милли согласилась подыграть мне в этом обмане. Она думала, мне нужно время на то, чтобы залечить свое разбитое сердце. Тетя уехала во Францию со своей компаньонкой, а я осталась в поместье Гарретта. Папа в то время был занят своими делами – не сомневаюсь, что именно в ту пору началась его интрижка с Ребеккой. А маме было все равно, что я делаю. Обмануть их было проще простого. Джейн, компаньонка тети, отправляла письма, которые я присылала ей для родителей, якобы из Парижа. Они даже не догадывались, что я живу менее чем в миле езды от них. Мы всегда принимали особые меры предосторожности, чтобы ненароком не привлечь чье-нибудь внимание. Я не покидала дом, за исключением редких неспешных прогулок верхом по ночному лесу. Гарретт был единственным, кто навещал меня. Я во всем на него положилась. Он не доверял никому, особенно деревенской повитухе. А мне… мне требовалась чья-нибудь помощь, я так боялась…

Словно вновь переживая боль родовых схваток, Анаис опять принялась задыхаться от горьких рыданий.

– И он успокаивал тебя?

– Гарретт был очень добр. Он держал меня за руку, менял холодные компрессы на моем лбу. Повторял, что все будет в порядке.

– Все это мог бы делать я! Наплевал бы на все условности и оставался бы с тобой, пока ты рожала нашего ребенка. Я сделал бы что угодно, лишь бы избавить тебя от боли. – Линдсей помедлил и поднял глаза к небу. – Это продолжалось долго?

– Не чрезмерно долго.

Он кивнул и уронил взгляд на свои руки, покрасневшие и загрубевшие от стужи и ветра.