Одержимый

Он, Линдсей, был когда-то ее доверенным лицом, ее задушевным другом. Это к нему она обращалась, когда нужно было выговориться. Услышав, что теперь Анаис доверяется кому-то другому, Линдсей почувствовал, как похолодело все внутри. Но с другой стороны, он сам во всем виноват. Это собственные крайности и слабости навлекли на Линдсея такие беды. Он хотел бы винить в несчастьях своего друга или сетовать на то, что Анаис отвернулась от него, но не мог обманывать самого себя. Он потерял ее из-за своего дурного поведения, и проглотить эту горькую пилюлю правды было чрезвычайно тяжело.

– Я вижу, как они шепчутся, когда думают, что никто на них не смотрит. Я знаю, что у них есть какие-то общие секреты. Что-то случилось во Франции, я нисколько в этом не сомневаюсь. Но Анаис никогда не расскажет мне. Она не станет говорить об этом ни с кем.

– А ее болезнь? – спросил Линдсей. – Вам что-нибудь известно об этом?

– Боюсь, я нахожусь в таком же неведении, как и вы. Не знаю ничего, кроме того, что говорит мне Анаис, а она твердит одно и то же, снова и снова. Якобы она подхватила инфекцию во время пребывания во Франции, и болезнь, что бы это ни было, вызвала общее плохое самочувствие и проблемы с сердцем.

– А доктор Миддлтон, что говорит он?

– Именно это и раздражает больше всего! Он повторяет то же самое, почти слово в слово. Будто они нарочно договорились об этом, отрепетировали, что говорить, в чьих-то интересах. Но я знаю свою сестру. Знаю, что это серьезнее, чем обычное переутомление. Она сама не своя.

– В каком смысле?

– Ну, начать хотя бы с того, что она ест почки и печенку почти каждый день. Вы, разумеется, помните, что раньше она просто их не выносила!

Линдсей кивнул, вспоминая, как Анаис всегда терзала вилкой подобную пищу, разбрасывая ее по тарелке. Она никогда не ела эти блюда, но создавала впечатление, будто, по крайней мере, попробовала их.

– А еще тот факт, что доктор Миддлтон навещает ее каждый день. Каждый день, – с нажимом произнесла Энн. – Для чего приезжает врач, если совершенно очевидно, что она идет на поправку? Ну а кроме того, я слышала, как доктор спрашивал Анаис о ее кровотечении…

Осознав, что сболтнула лишнее, Энн поспешила прихлопнуть ладошкой рот, ее глаза стали круглыми от смущения.

– Что-то я слишком разоткровенничалась. Мать заперла бы меня в комнате на целый месяц, если бы узнала, что я только что сказала, да еще и джентльмену.

– Тсс, моя лапочка, – успокоил Линдсей, пытаясь лишний раз не волновать наивную девушку. – Я, разумеется, не передам вашей маме ни слова из того, о чем было сказано в этой комнате.

Энн вспыхнула до корней волос, но смело продолжила:

– Понимаю, что мне не следует обсуждать подобные вещи с кем бы то ни было, но вы – совсем другое дело, милорд. Вы ведь не будете осуждать и считать меня невоспитанной, не так ли?

– Нет, не буду. Правила светского общества могут быть такими глупыми в том, что касается отношений женщин и мужчин.

Линдсей повернулся на своем кресле боком и посмотрел на красивое лицо Энн, обращенное к нему. Какой же невинной, чистой была Энн! И все же под этим наивным обликом скрывался взрослый и пытливый ум, горящий желанием вырваться на свободу и познать все чудеса этого мира. Линдсей понимал, что истинный джентльмен никогда не позволил бы себе оказаться в комнате наедине с юной леди, не говоря уже о том, чтобы обсуждать то, о чем он беседовал с Энн. Но что-то в глазах этой прелестной девушки напоминало ему Анаис, и внезапно он вспомнил все те доверительные разговоры, которые они с возлюбленной вели многие годы. Это поведало Линдсею всю правду о душе и характере Анаис гораздо красноречивее, чем поцелуи, интимные мгновения любви и страсти. С Анаис ни одна тема не была запретной, и при этом Линдсей не судил ее строго за врожденное любопытство. Не было ни одного другого человека, с которым он мог беседовать так легко, так непринужденно, как с Анаис.

Линдсей отдал ей свои сердце и душу, не допуская и мысли о том, что однажды она может вернуть ему эти драгоценные подарки.

– Именно поэтому Анаис и любила вас так сильно, поэтому дорожила каждой минутой, проведенной в вашем обществе, – сказала Энн, широко улыбнувшись Линдсею. – Не могу представить, что существует хотя бы одна тема, которую нельзя было бы обсудить с вами.

– Хотелось бы мне, чтобы ваша сестра думала точно так же!

– Я говорила Анаис, что вы – гораздо веселее очень правильного, благопристойного лорда Броутона.

Линдсей снисходительно улыбнулся. Энн всегда казалась такой милой, такой простодушной! Как же удивительно было наблюдать за ней теперь: все черты маленькой девочки, ходившей по пятам за Анаис и за ним, вдруг исчезли, и на смену наивному ребенку пришла молодая девушка на самой заре своей красоты.

– Расскажите мне еще о лорде Броутоне, моя лапочка.