Одержимый

– Я обнаружил коттедж, отделанный в самом шикарном из всех возможных стилей. Уединенный домик, слишком роскошный для того, чтобы соответствовать запросам привратника. Нет, я бы сказал, что он отвечает требованиям любовницы. Возможно, это даже что-то вроде того любовного гнездышка, где твой отец развлекается с Ребеккой. Интерьер типично женский, изысканный, просто воплощение элегантности! Мягкие тона. Серовато-зеленые, золотистые, кремовые… – Линдсей обернулся и впился в нее взглядом. – Это твои любимые тона, Анаис. Твой тип элегантности.

Она покачала головой, отрицая его слова, но зеленые глаза сурово сузились.

– Не стоит.

Голос Линдсея напомнил Анаис звук свистящего в воздухе кнута, и она вздрогнула от холодности этого тона. Никогда, ни разу за все эти годы Анаис даже не догадывалась о том, что Линдсей может так кипеть от ярости.

– В доме все пахло тобой, Анаис. Оказавшись внутри, я смог уловить запах полевых цветов и женщины – твой аромат.

Анаис попятилась под гневным взглядом Линдсея, не способная ни на что, кроме как еле слышно шевелить губами, опровергая его слова. Впрочем, она знала, что это было бесполезно.

– В этом доме находились двое – мужчина, которого я когда-то считал другом, и женщина, которую называл возлюбленной. А еще я нашел там книгу.

Колени Анаис подогнулись, и она опустилась на стул. Что именно он нашел? Какую из ее лживых историй раскрыл?

– Правильное и неправильное, черное и белое, добро и зло, – зашептал Линдсей, медленно извлекая из кармана пиджака книгу в коричневой кожаной обложке. – Никаких оттенков серого. Никаких ошибок. Никаких слабостей. Только прекрасный, совершенный ангел.

– Никому не позволено…

– Но тебе позволено все, не так ли? Ты сделала все, чтобы заставить меня поверить – заставить меня возжелать эту прекрасную душу. И я верил, верил, что ты – ангел! Я верил в твое совершенство.

Линдсей засмеялся, и горечь, сорвавшаяся с его губ, мучительно проползла по коже Анаис.

– Это было единственное, во что я верил. Я обнажил перед тобой свою душу, вывернул ее наизнанку. Я признался тебе в своей слабости, сложив все страхи к твоим ногам, моля о твоем прощении и понимании! Теперь все это внушает мне лишь отвращение, потому что ты с удовольствием приняла все это – съела и даже не подавилась! Ты допустила это, ты подтолкнула меня к этому – ты, – пробормотал он, вдруг вскинувшись на нее, – ты, которая разыгрывала передо мной невинного ангела, а сама изменяла мне с моим же другом!

Анаис резко запрокинула голову назад, словно Линдсей ударил ее.

– Вот так, Анаис, – мрачно произнес он, приподнимая книгу так, чтобы позолоченные уголки бумаги мерцали при ярком свете. – Я прочитал это. Все, до последней строчки.

– Ты не имел ни малейшего права! – Слова застряли в ее горле, когда Линдсей бросил книгу в камин. Огонь тут же принялся с жадностью пожирать бумагу, выбрасывая вверх струи черного дыма вместе с признаниями Анаис. Линдсей уставился на огонь. – Не знаю, почему я так удивлен тем, что ты написала. Ты ведь всю прошлую неделю пыталась сказать мне, что все кончено. Ты пробовала донести до меня это, даже когда мы лежали с тобой в постели, но я, слепой дурак, не видел ничего, кроме своей страсти, своей любви – преданной любви, в которой ни разу не усомнился. Любви, которой не суждено умереть никогда, – именно так я думал. Я не хотел видеть правду. Но я знаю ее теперь.

Анаис силилась хоть что-то объяснить, но мысли путались в голове, не давая произнести ни слова. Ее сознание отчаянно металось, анализировало, работало, пытаясь расшифровать, какой же именно из всех ее лживых поступков разгадал Линдсей.

– Если бы я не предал твое доверие, если бы не баловался опиумом до того, как собирался к тебе на свидание, мы не оказались бы в такой ситуации. Я чуть ли не сам толкнул тебя в объятия Броутона, не так ли? И едва ли могу обвинять тебя в этом. Сколько бы я ни хотел сделать это, в какой бы ярости ни был из-за того, что ты предпочла другого, я не могу осуждать тебя. Я приму всю вину за это на себя, Анаис. Опиум встал между нами. Это – мой порок. Я признаю это. Теперь пришло время и тебе признаться в своих пороках.

Линдсей направился к ней, в его глазах ясно читалась суровая решимость. Он схватил Анаис за запястье и потянул со стула, заставляя подняться.

– Что ты делаешь? – прошептала она, со страхом глядя в его глаза.

– И сколько еще ты собиралась меня дурачить?

– Линдсей, не надо… пожалуйста…

Но он уже ничего не слышал, и вместо того, чтобы остановиться, развернул Анаис так, что ее руки и лицо оказались прижатыми к стене. Жестокими и проворными пальцами он стал расшнуровывать ее корсет. Потребовался один рывок, чтобы вытянуть шнур из серебристых петель и бросить его на пол. Потом Линдсей бесцеремонно ощупал талию Анаис и, найдя завязки панталон, грубо дернул вниз, обнажая ее бедра.

– Пожалуйста… – снова захныкала бедняжка, когда он потянулся к подолу сорочки и начал стягивать ее с тела.

Линдсей замер на месте, прижавшись лицом к шее Анаис, и учащенно задышал. Его била дрожь, словно он лишь сейчас осознал, что делает.