Одержимый

«Вызывает возмущение тот факт, что Кора Барстридж никогда не была удостоена официальной награды со стороны правительства страны, в то время как ее заслуги перед ней неисчислимы. Во время Второй мировой войны она беззаветно служила своей стране, спасая Лондон от немецких бомб… занимала достойнейшее место в британском кино и театре… мы потеряли одну из величайших актрис, когда-либо рождавшихся в этой стране, и потерю эту уже никогда не восполнить…»

Гнев Томаса возрастал. Перегрин Верной был не прав. Конечно, существует вызывающий возмущение факт, но совсем не тот, по поводу которого он измарал столько бумаги. Ему надо напомнить о нем. Надо выплатить ему долг.

Глупец, зачем тебе понадобилось писать эту статью? Я же забыл про тебя! Забыл, без дураков!

«Альфа-ромео» Аманды Кэпстик все еще стоял возле дома Майкла Теннента. Крыша по-прежнему была опущена. Два часа назад по телевизору в прямом эфире показывали розыгрыш национальной лотереи. Его мать презирала лотерею и презирала людей, покупающих лотерейные билеты. Томас задумался, покупает ли билеты доктор Майкл Теннент. Он снова включил запись.

«…Боюсь, я расстроил вас сегодня утром. Нам необходимо поговорить».

Щелк.

Перемотка.

Щелк.

Он снова включил запись.

Томас ненавидел лотерею. Ненавидел эти глупые разноцветные шары, крутящиеся в стеклянном барабане. Лотерея дает людям ложную надежду. Проигрываешь – расстраиваешься. Выигрываешь – жизнь превращается в ад. Лотерея никогда не выведет тебя из заколдованного круга несчастья. Как голос доктора Теннента на пленке. Обещает то, что никогда не сможет дать.

На пассажирском сиденье рядом лежала еще одна кассета. Скоро он ее проиграет.

Мухи уснули на ночь. Даже та, которая ползла по стеклу, бросила попытки добраться до свободы. По крайней мере, на время. Он вытащил из кармана монету, подбросил ее, поймал, но не стал пока смотреть.

Доктор Майкл Теннент, будете ли вы еще здесь утром?

31

На деревянном столе, под пологом из виноградных листьев ровным пламенем – вечер был безветренным – горели две свечи. Аманда доедала баранину. Поджаристая снаружи, сочная внутри, она была напитана пикантной сладостью красносмородинного соуса. Майкл оценил качество ее приготовления как «почти высший класс».

– Ты замечательно готовишь, – сказала Аманда. Она хотела, чтобы он улыбнулся. Он становился совершенно другим, когда улыбался: из серьезного, погруженного в свои мысли человека он превращался в живого и общительного.

Аманде нравился вечер. Происшедший ранее инцидент был почти забыт, и она восторженно слушала занимательные истории из врачебной практики Майкла. Он ошеломительно хорошо выглядел: волевое худощавое лицо, темные волосы, небольшие очки в черепаховой оправе, мощные мышцы, легко угадываемые под красной рубашкой. Ей нравился запах его одеколона и манера говорить.

Она наблюдала за ним, разрезая баранину. Рукава его рубашки были закатаны до локтей. Ей нравились его сильные руки с длинными пальцами. «Руки хирурга», – назвала бы их ее мать.

Аманда подумала, что и впрямь хотела бы иметь отца, похожего на Майкла. Максина Бентам неоднократно говорила ей, что ее влечение к Брайану было обусловлено поиском отца. Может быть, это правда, может быть, именно поэтому она сидит здесь с Майклом Теннентом, волнуясь не меньше, чем на первом свидании в своей жизни, когда ей было семнадцать лет.

Майкл отвел глаза: он всегда смущался, когда ему делали комплименты. Затем он посмотрел Аманде прямо в глаза и тихо сказал:

– Ты сегодня очень красивая.

Страх перед общением с другими женщинами, кроме Кэти, был забыт – может быть, помогало вино или прошедшее со времени ее смерти время, но скорее всего дело было в Аманде. Между ними возникла какая-то магическая связь. Что-то настолько хорошее, что казалось невозможным. Что-то настолько хорошее, что не могло продлиться долго.

Песня, которая звучала у него в голове в последние дни, «В моих мыслях Джорджия», снова вернулась, и неожиданно он понял почему: кто-то слушал ее – может быть, соседи или кто-нибудь в машине на улице.

Их глаза встретились. В круг света влетел мотылек, покружился и исчез в темноте. Майкла притягивали глаза Аманды, они лучились жизнью, искрились, будто на дне их зрачков играли светлячки. Они неотрывно смотрели друг на друга, зачарованные этим тягучим мгновением, которое длилось и длилось, не подчиняясь законам времени.