Одержимый

– Садись. – Чернышев с обычной бесцеремонностью толкнул меня рукой в грудь. – Не строй из себя надутого индюка, Паша, я этого не люблю. Прочисти оба уха и внимай. Двум людям я верю, как самому себе, и один из этих двух – Мария Чернышева. Думаешь, моя бесовка только юбки с заманочками шить умеет да лещей на красную нитку ловить? Глаз у нее хороший, нашего брата насквозь видит, человека от хмыря в два счета умеет отличить – и ты ей показался. Ну, понравился, хотя и не пойму, что она в тебе увидела: тощий – штаны падают, грудь цыплячья и глаза телячьи.

– Спасибо, – с чувством сказал я.

– Носи на здоровье. А теперь слушай и каждое слово взвешивай, как ювелир камушки: как, по-твоему, почему Инна Крюкова, у которой этих приглашений вагон и маленькая тележка, именно сюда приезжает, не догадываешься?

Я промолчал.

– Взвесил? – Чернышев снова воткнул в меня пронзительный взгляд. – Слушай дальше: от мужа Инна ушла, уже десять дней как у Марии живет. Так что думай. В твой огород я залез не по своей охоте – приказано высшей инстанцией, понял? Все, можешь идти.

Я поднялся и побрел к двери, в голове у меня гудело.

– Постой! – рявкнул мне в спину Чернышев. – Придешь?

– Приду.

– Тогда вот что…

В каюту быстро, без стука вошел радист Лесота, самый важный и неприступный человек на судне. Он искоса взглянул на меня и сунул Чернышеву листок. Чернышев пробежал его глазами, крякнул, сделал знак Лесоте, и тот вышел.

– Застолье отменяется? – спросил я.

– Очень даже возможно, – пробурчал Чернышев, сбрасывая домашние тапочки и надевая сапоги. – Раньше не мог, петух длинноногий!

– Какого именно петуха вы подразумеваете?

– Да не тебя, Ваську Чеботарева. – Чернышев встал, набросил на плечи куртку. – ПРС «Байкал» (ПРС – посыльно-разъездное судно) в тридцати милях сильно обледенело, просит указаний.

– А «Буйный»?

– Еще утром срочно перебросили к Татарскому проливу, там он куда нужнее. – Чернышев пошел к двери, обернулся, сощурил глаза. – Напоследок: не помнишь, о чем, бишь, мы с тобой здесь беседовали?

– Отлично помню, кроссворд решали.

– Не друг ты, Паша, а чистое золото… Что, кончилась твоя спокойная жизнь?

– Черт с ней.

– Ну, пошли.

Я прижался лбом к холодному окну. Темнело, на небе зажглись первые звезды, откуда-то вывалилась луна. Шторм по-настоящему еще не разыгрался, наметанным взглядом я определил три-четыре забрызгивания в минуту; палуба, однако, покрылась ледяной коркой, а с рангоута и такелажа свисали здоровенные сосульки. Наверное, к возвращению в Вознесенскую как раз набралось бы тонн двадцать – наша привычная норма. В нескольких кабельтовых поднимала трал «Кострома», поисковый траулер, и больше никаких огней не было видно.

С силой хлопнула тяжелая дверь рубки.

– А, «Кострома» сматывает удочки! – послышался голос Корсакова. – Наперегонки, Антоныч?

– Не угнаться, Виктор Сергеич, – скорбно поведал Лыков. – Она после капремонта, не машина у нее, а зверь.

– Курс семьдесят пять, – выходя из штурманской, негромко приказал Чернышев и перевел ручку машинного телеграфа на «полный вперед».

– Есть, курс семьдесят пять. – Перышкин лихо крутанул штурвал.

– Одерживай! – рыкнул Чернышев. – Пошел… противолодочным зигзагом… Точней на курсе!

– Есть, точней на курсе…

Боковым зрением я следил за Корсаковым. Уж он-то хорошо понимал, что такое курс семьдесят пять – «Семен Дежнев» уходит в открытое море; Корсаков посматривал то на Чернышева, то на Лыкова, ожидая разъяснений, но и тот и другой будто забыли, что он здесь находится.

– У нас новости? – спросил он.

Ему никто не ответил.

– Алексей Архипович, у нас новости? – настойчиво переспросил Корсаков.

– Ах, вы ко мне… – встрепенулся Чернышев. – А я думал, Виктор Сергеич, вы про себя рассуждаете, как Паша. Он иногда погрузится в свои мысли, забудется и такое выдаст, что обхохочешься!

Он протянул Корсакову листок с радиограммой и включил трансляцию.

– Палубной команде приступить к околке льда!

– Лед пока что вязкий, – подал голос из темного угла рубки Ерофеев. – Лучше всего пешней и лопатой. Разрешите, Архипыч?

– Побереги силы, Митя, – сказал Чернышев. – Может, пригодятся.

В распахнувшейся двери тамбучины показался Птаха, обвязанный страховочным концом. Широко расставив, ноги, он сильными ударами пешни сбил лед со штормового леера, прикрепился к нему карабином и махнул рукой. Один за другим из тамбучины вышли Воротилин, Дуганов и еще трое матросов.

Подсвечивая себе фонариком, Корсаков прочитал радиограмму и вернул ее Чернышеву.

– Все-таки не понимаю, – сказал он, – разве «Байкал» терпит бедствие?

Лыков чуть слышно выругался и постучал по дереву штурвала.

– Капитан на «Байкале» молодой, из вчерашних старпомов, – глядя в локатор, ответил Чернышев. – За молодежью, Виктор Сергеич, глаз да глаз нужен, горячая она, что твой кипяток! Антоныч, ты за палубой проследи, чтоб не лихачили.

– Вы так и не разъяснили… – начал Корсаков.

– Я в радиорубку, Антоныч, – пошел к двери Чернышев. – Всех посторонних прошу покинуть мостик.

– Но я… – встрепенулся Корсаков.

– Прошу покинуть! – повторил Чернышев.

Катамаран