С того проклятого вечера прошло две недели. Я не встречала Брэндона, не общалась с ним, даже насчет оформления выставки. Поэтому мне пришлось тесно сотрудничать с мистером Аттиком. Главный редактор «Colour world» сообщил мне, что «мистер Грейсон предоставил вам, мисс Мрочек, полную свободу действий. Оформляйте выставку, как пожелаете». То есть Брэндон почти прямым текстом сказал: «Оформляй все сама, Мария. Я пас». И мне пришлось понервничать.
Как оказалось, чтобы оформить выставку фотографий, нужно проделать немало работы, сделать сотни звонков, пригласить репортеров и фотографов, сделать рекламу, создать и распечатать элегантные буклеты с пояснительной информацией о каждой фотографии… Одним словом: возня. Но эти нежданные трудности помогли мне не думать о Брэндоне так часто и много, как в обычные дни. И все же, я думала о нем, представляла, что было бы, если… Если бы я немного уступила ему. С цветом волос и линзами. Что было бы тогда? Он захотел бы меня?
Но почему уступать должна я? А что он? Он будет собирать плоды, а я только сеять?
Такая картина меня не устраивала. И целых две недели я держалась и была уверена в том, что Брэндон мне не нужен. Я твердо решила, что любовь к нему не заставит меня сдаться. Изменить себя. Измениться ради него. Мне не нужны его ласки. Его прикосновения. К черту его.
Но вечер накануне выставки был ужасен.
Я лежала в кровати, смотрела в потолок и отчаянно желала позвонить Брэндону. Просто услышать его голос. Пригласить к себе. Вновь испытать то блаженство, что я испытала с ним в ту ночь. Я была в таком отчаянии, что его просьба перекрасить волосы уже не казалась мне слишком уж оскорбительной. У него такой фетиш. Ничего странного. Может, я слишком вспылила… Я дошла до того, что отредактировала в фотошопе свою фотографию. Каштановые волосы. На два тона темнее каштановые брови. Карие глаза. Какие именно он любил? Темно-карие? Светло-карие? Пусть будут темно-карие. Они идут моему лицу намного лучше. И получилось не так уж плохо. Совсем неплохо. Может, мне и, правда, пора сменить имидж? Ведь за все свои долгие годы моей жизни я оставалась все такой же: золотоволосой, с серо-голубыми глазами.
Но я не желала подчиняться ему. Если я сделаю то, чего он требует, он поймет. Все поймет. Что я люблю его. А этого никогда не должно было случиться.
И, со злостью захлопнув макбук, я отбросила его от себя.
– Ну почему, почему, Брэндон, ты сидишь в моем мозгу и не даешь мне покоя? Почему я так хочу тебя? Почему тебе нужны от меня эти жертвы? – вырвался из моего сердца бессильный крик. А потом я упала лицом в подушку, и из моих глаз потекли слезы. Я отчаянно рыдала в первый раз за восемь лет. От жалости к себе.
***
Открытие моей первой собственной выставки репортажной фотографии. Замечательный уютный вечер. Огромный светлый зал, обставленный по моему вкусу, полон народу. Дамы и господа, в красивых вечерних платьях и костюмах с бокалами дорогого шампанского, оценивающим взглядом смотрят на фотографии, развешенные на стенах, и вполголоса обсуждают то, что видят. Играет тихая музыка: мажор сменяется минором замечательных чистых звуков фортепиано. Иногда в этой музыке слышится тихое женское меццо-сопрано, которое сменяется мужским тенором.
Да, я наняла живых оперных артистов. Они стоят, красиво одетые, рядом с фортепиано, за которым играет один из талантливых английских молодых пианистов.
Каждая фотография на стенах оформлена в неповторимом стиле. Каждая – индивидуальность, мое детище. Они тщательно отобраны для сегодняшнего вечера. Все вокруг идеально.
Я медленно прохаживаюсь по залу в элегантном белом брючном костюме и белых туфлях. Гости улыбаются мне, делают комплименты моему таланту и пытаются украсть у меня пару минут, но людишек так много, что я не желаю тратить на них этот вечер. Нет. С бокалом шампанского в руках, я молча наслаждаюсь своим триумфом. Я заявила о себе миру, в другой, серьезной сфере искусства фотографии, и мир пал к моим ногам. Именно этого успеха я и добивалась. Я отреклась от глянца и бессмысленности, и это стало началом нового, достойного пути. Никогда, ни за что не сверну на старый.